|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

ГЛАВА XII
ОБЪЕДИНЯЮЩИЕ НАЧАЛА ОБЩНОСТИ

В предыдущей главе мы увидели, что общность является реальной индивидуальной целостностью sui generis, состоящей из личностей, а именно таким образованием, которое имеет внешнюю и внутреннюю стороны. Но теперь мы должны спросить: какие моменты столь «сильны», что могут объединить людей в подобную новую целостность? То, как между личностями устанавливаются содержательные отношения, мы уже видели в общих чертах: они возникают в результате взаимодействия определенных межличностных установок. Теперь встает вопрос о конституировании этого совершенно нового образования — общности. Здесь мы в первую очередь также должны спросить: какие межличностные установки могут создать не просто отношения, а общность?

Продолжительные объединяющие отношения не только следует отделять как таковые от образования, которое мы называем общностью, — но они и совсем не обязательно служат основанием подобного образования. Два человека, между которыми существуют коллегиальные отношения, еще не образуют на этом основании новое единство, еще не составляют в качестве элементов некое новое целое, как, например, члены семьи составляют семью или члены нации — нацию. Даже в отношении двух друзей мы не можем сразу сказать, что они составляют новый corpus. О дружеской паре в узком смысле, — причем под «парой» понимается некое новое целое, — которую образуют оба друга, мы можем говорить только тогда, когда имеет место совершенно особый род связи между ними. Поэтому если мы задаемся вопросом: какая именно бытийная приобщенность достаточна для возникновения общности? или: какая межличностная установка способна создать не просто объединяющие отношения, а общность? — то мы видим, что не всякая взаимная любовь, приводящая к возникновению отношений, может создать общность в полном смысле этого слова. Если дело доходит до той высшей ступени объединения, которую мы назвали духовным единением, то, конечно, здесь всегда возникают не просто отношения, но и новый corpus — общность. Тогда оба человека таким образом соединяются и настолько поднимаются над совокупностью остальных людей, что на длительное время образуют новый собственный corpus. Однако взаимопроникновение взглядов любви как таковой может привести к образованию дуоперсональной общности не только на этой высшей в формальном и содержательном отношении ступени. Очевидно, не все дуоперсональные любовные общности, в отношении которых мы можем говорить о паре в точном смысле слова, предполагают единение. Таким образом, остается вопрос: какая степень объединения требуется для того, чтобы взаимопроникновение взглядов любви привело к возникновению общности?

Формальное отождествление личной жизни двух человек

Ответ заключается в демонстрации определенного типа глубоких и тесных личных отношений, который может быть охарактеризован как предварительная ступень единения и одновременно отражение последнего на более низком уровне. Его можно назвать «формальным отождествлением чужой личной жизни с собственной». Всякий раз, когда еще не происходит единения в подлинном смысле, но когда один человек настолько «отождествляет» свою жизнь с жизнью другого человека, что любые события касаются уже не только отдельного «я», но и «мы» — и это наблюдается не с одной из сторон, а с обеих, — тогда связь между этими людьми достигает той характерной фазы, которая уже сама по себе приводит к образованию corpus'a.

Например, это типично при настоящей взаимной влюбленности. Даже если в содержательном отношении отсутствуют условия для единения, тем не менее в этом взаимопроникновении взглядов происходит совершенно уникальное «обособление» от окружающей личностной среды. Мир «исчезает» в определенном смысле, и возникает интимное собственное пространство, охватывающее обоих партнеров. Они «протягивают» друг другу «обе руки» и таким образом образуют замкнутое единство. Человек формально отождествляет собственную жизнь в одном решающем пункте с личной жизнью другого человека, так что жизненный поток событий адресуется не как раньше — к изолированной личной жизни, а к двум людям. «Дела» другого просто становятся нашим собственным делом. Место изолированного «я» занимает четко отграниченное ясное «мы» как само собой разумеющийся связующий жизненный центр.

Чужая личность уже не является больше простым пунктом «для» нашей собственной жизни в ряду многих других, пусть даже и особо отмеченным — она становится в совершенно конкретном смысле ее противоположным полюсом — таким же главным и всеобщим связующим жизненным центром, как и собственное «я». Выражение «противоположный полюс» уже говорит о том, что равным образом акцентируется и «я-ты» структура, однако в полном единстве и гармонии с подчеркнутым характером «мы». Здесь имеет место главенствующее «я-ты» во взаимоотношениях между партнерами и главенствующее «мы» в отношении к потоку жизни, как и ко всему сущему вообще — и то и другое противоположно изолированному «я». Поскольку эта структура представлена с обеих сторон, происходит по крайней мере формально отождествление обеих личных жизней.

Нетрудно видеть, что такое формальное отождествление личных жизней следует четко отличать от единения. Ибо первое может иметь место даже тогда, когда ценностная сфера, в которую инкорпорированы любящие, относительно периферийна и совершенно не соответствует формальной интенции любви. Здесь не требуется глубинное измерение объединения, которое необходимо для единения. И все же здесь происходит то, что, как уже сказано, является не только предварительной ступенью, но и «отражением» единения.

Разумеется, такое формальное отождествление личных жизней не ограничивается случаем влюбленности. Мы предпочли использовать его в качестве примера потому, что здесь рассматриваемый феномен выступает в своем обнаженном виде и наблюдается при относительно небольшой глубине отношений. Как уже упоминалось, подобное формальное отождествление личных жизней может происходить и у двух друзей, конечно только тогда, когда чувства обоих инкорпорированы в особо высокую ценностную сферу. Всякий раз когда мы говорим в точном, характерном смысле о дружеской паре, мы имеем в виду подобное формальное отождествление личных жизней — в противоположность обычной дружбе. Давид и Джонатан, Орест и Пилад, Дон Карлос и маркиз Поза являются такими дружескими парами.

Итак, в заключение мы должны сказать: взаимопроникновение взглядов любви может само по себе привести к образованию дуоперсональной общности; однако это происходит только тогда, когда достигается совершенно определенная ступень объединения.

Совершенно ясно, что это не единственный способ возникновения общностей. Ибо помимо того, что классические типы общностей обычно являются плюроперсональными образованиями, очевидно, что большинство общностей, как, например, государство, нация, семья, корпорация, партия и т. д. не предполагают подобной взаимной связи между отдельными членами — все они не предполагают даже явного знакомства друг с другом своих членов, не говоря уже о любовном союзе, а тем более о формальном отождествлении в указанном смысле личных жизней. Это ясно показывает нам, что в возникновении общностей участвуют еще и совершенно другие факторы помимо межличностных высказанных объединяющих установок. Это должны быть факторы, не являющиеся тем содержательным бытийным приобщением к другим людям, которое возникает из взаимно высказанной любви.

Способность социальных актов образовывать общности

Вначале мы находим подобные факторы уже в сфере межличностного опыта — в социальном акте. Мы уже видели в первой части, какой своеобразный контакт с другими людьми представляют собой такие социальные акты как сообщение, вопрос, обещание, приказ и др. по сравнению с содержательными установками, такими как уважение, почтение, восхищение, любовь. Также и здесь мы должны делать различие между актами, которые представляют собой простой актуальный контакт, как, например, сообщение или вопрос и которые поэтому не служат основой никаких продолжительных отношений между людьми, и такими, которые помимо заложенного в их осуществлении контакта с другой личностью приводят к возникновению продолжительной связи. Например, когда человек нанимает слугу, то сопряженный с этим социальный акт договора между двумя людьми создает между ними определенные длящиеся объективные отношения, которые будут существовать до тех пор, пока не будут отменены новым социальным актом. То, что возникающие через осуществление социального акта отношения представляют собой не условно введенные фикции, что они, следовательно, являются не образованиями, существующими исключительно в «представлениях» соответствующих людей, а своего рода объективными реальностями, которые после своего возникновения абсолютно бытийно-автономно противопоставлены людям, было раз навсегда показано Адольфом Райнахом в его классической работе «Априорные основания гражданского права». Как обязательство и претензия конституируются в обещании в качестве подлинных объективных образований, действительность которых основана на творческой сущности самого акта, так и при других личностных отношениях наблюдается аналогичное, если эти отношения возникли в результате социальных актов, особенно в результате договора.

Однако некоторые социальные акты могут сами по себе привести к возникновению не просто отношений, но и подлинных общностей. Например, это происходит в том случае, когда несколько человек посредством особого социального акта основывают объединение. Тогда через реализацию социального акта и лишь в силу его самого возникает настоящее общественное образование. Объединение есть некое целое, которое сплачивает отдельных его членов в новое единство. Худосочность и зыбкость такой общности не должны помешать нам увидеть в нем действительную общность, хотя и в самом широком смысле этого слова. Пусть контраст и будет велик по сравнению, например, с любовной общностью, тем не менее объединение в этом самом широком смысле является общностью, которая как таковая соединяет людей в единство sui generis. Объявлять такое единство простой условной фикцией означает такое же номиналистическое заблуждение, что и в том случае, когда вытекающее из обещания обязательство или претензию другого человека считают простой фикцией контрагентов.

Отношение социального акта к общественному образованию, которое он вызвал к жизни, принципиально иное, нежели то, которое существует между взаимными межличностными установками, приводящими к единению или формальному отождествлению, и возникающими из них любовными общностями. Социальный акт остается как бы вне общности, которую он вызывает к жизни. Он «творит» общественное образование, он сознательно вводит его в мир. Напротив, установка любви образует саму душу любовной общности, содержится в последней как ее ядро, а общность является, так сказать, плодовой оболочкой, образовавшейся вокруг этого ядра — покровом, возникшим в результате роста обеих установок или из глубин самих личностных отношений. Социальный акт создает совершенно новое, трансцендентное ему самому образование; напротив, межличностные установки строят общественное образование изнутри, подобно тому, как зародышевая клетка строит организм.

Итак, в определенном, совместно осуществляемом многими людьми социальном акте представлен второй тип конституирования общности. Но очевидно, что и «результат» такого социального акта представляет собой лишь отдельный тип общности среди многих других, да к тому же очень неполноценный. Если мы исключим дуоперсональную любовную общность и результат указанного социального акта — объединение в самом широком смысле слова — то еще остается большинство классических типов общности. Ясно, что, кроме взаимопроникновения взглядов любви и социального акта, должны существовать и другие факторы, которые могут привести к возникновению общности, и при этом, очевидно, речь будет идти в первую очередь о личностных моментах.

Жизненная сфера

Рассмотрим вначале одно весьма примитивное общественное образование, которое, по видимости, основано на чисто внешних факторах: образование, которое мы встречаем повсюду, где люди, более или менее чужие друг другу, в результате внешних связей, обусловленных в основном географическим моментом, таким образом соединены, что до некоторой степени «принадлежат друг другу» и внешняя жизнь совместно касается их всех. Назовем этот вид общности — терминологически специализируя значение этого слова — «жизненной сферой». Представим себе к примеру группу людей, живущих на маленьком острове. Любой человек из этой группы хотя и знает о существовании других, но при этом не знаком с каждым в отдельности. Географическая ситуация совершенно внешним образом обусловливает то, что эти люди объективно имеют какое-то общее «дело» и им также свойственно самое простейшее сознание взаимной принадлежности. Внешняя жизнь в своих самых общих чертах у них общая. Здесь совершенно внешним образом возникает примитивное общественное «сожительство».

Такая общность в противоположность дуоперсональной любовной общности и объединению возникает не благодаря особым межличностным установкам, а на основании внешнего факта совместного проживания, которое, конечно, должно быть так или иначе осознанно отдельным человеком. Эта самая примитивная, самая бездуховная общность в определенной степени образуется «извне». Однако и она имеет внутреннюю сторону, а не только внешнюю; иначе бы она не была настоящей общностью, которая как таковая должна обладать в качестве своей существенной характеристики внешней и внутренней сторонами. Только здесь внешняя сторона как бы предшествует внутренней, внешний фактор подчеркнуто фактической совместной жизни, так сказать, над головами людей создает ситуацию, представляющую собой основание для примитивного «мы» в их сознании. При этом речь идет о формализованной и лишенной глубины противоположности формальному отождествлению личных жизней, которое, как мы видели, является базисом дуоперсональной любовной общности.

Но подобная принадлежность друг другу, обусловленная чисто внешними факторами, конституирует лишь такую слабую общность, какой является жизненная сфера. Тем не менее остается без ответа вопрос о конституэнте классических типов общности, таких, как семья, государство, нация, человечество и др. Если мы хотим понять объединяющее начало таких общностей и тем самым самую центральную и важную virtus unitiva, вызывающую образование общности, то нам следует вспомнить о той virtus unitiva ценностей, с которой мы уже познакомились раньше.

Тело-образующая сила некоторых ценностных сфер

Мы видели, что любая подлинная ценность обладает в чисто онтологическом и в психологическом аспекте объединяющей силой (virtus unitiva); видели, как она объединяет людей, взволнованных ею, как любое глубокое переживание связывает человека, даже если он переживает в одиночку, с другими людьми и в той или иной степени разрушает преграду менаду ними. И тем более, как мы увидели далее, людей субъективно и объективно объединяют общие переживания — любая истинная ценность сплачивает людей, совместно находящихся в «зоне» ее «действия». Но такое объединение еще далеко не означает конституирования нового общественного тела. Если несколько человек совместно взволнованы великим произведением искусства, то оно хотя и «объединяет» их субъективно и объективно, но в результате этого они еще не образовывают общественного тела.

Теперь необходимо исследовать, может ли вызвать virtus unitiva ценностей — и при каких условиях — не только объединение людей, но и образование общности. То, что это возможно по крайней мере в случае самого центрального сотрудничества, демонстрирует рассмотренная выше общность, возникающая из взаимопроникновения взглядов любви. Ибо нетрудно видеть, что здесь в определенной степени душой создания и поддержания общности является virtus unitiva инкорпорирующей ценностной сферы.

Мы можем поставить следующие уточняющие вопросы: 1. Каждой ли ценностной сфере как таковой присуща virtus unitiva, позволяющая ей выступать в качестве объединяющего начала общности? 2. Какой вид связи с данной ценностной сферой необходим, чтобы эта ценностная сфера могла проявить в отношении контактирующих с ней людей свою созидающую общность силу?

Мы уже видели, что любая ценность как таковая обладает virtus unitiva, вызывающей объединение. Однако это еще совершенно не означает, что любая ценность как таковая в состоянии создать общественное тело. При этом, очевидно, речь идет не просто о различной степени этой объединяющей силы, а о принципиально новой virtus unitiva, поскольку, с одной стороны, простое субъективное и объективное объединение людей и, с другой стороны, общественное тело, состоящее из людей, отличаются друг от друга не только степенно, но и в структурном отношении представляют собой совершенно различные объекты. Прежде всего не следует ошибочно считать общность просто более высокой степенью объединения по сравнению с обыкновенными отношениями и видеть то новое, что представляет из себя общность по сравнению с отношениями, в более тесной связи между ее членами.

Мы видели раньше, какие большие существуют градации переживаемого контакта с другими людьми, какая широкая шкала объединяющего участия в жизни другого человека — начиная с нейтрального реального контакта и заканчивая единением. «Близость» связи между двумя людьми, очевидно, является совершенно другим измерением, нежели то, которое позволяет нам отличать отношения от контакта и общественное образование от отношений. Тот факт, что перед нами corpus, составленный из различных людей, членами которого являются отдельные индивиды, очевидно означает шаг вперед в определенном направлении по сравнению со связью между людьми, имеющей характер отношений. Но это не означает, что в этом случае люди тесней и глубже связаны между собой, чем при простых отношениях. Два друга не всегда образуют общественное тело; граждане одного государства составляют такое тело. При этом связь между друзьями может быть гораздо теснее и глубже, чем между гражданами. Она и объективно может быть гораздо более тесным и глубоким сотрудничеством. Этот факт иногда затемнен тем обстоятельством, что два человека, которые могут образовать общественное тело лишь на основании своих отношений, способны к этому только тогда, когда их отношения очень близки.

Если мы спрашиваем: в каком случае взаимопроникновение взглядов любви как таковое приводит к образованию corpus'a? в каком случае два связанных любовью человека не только находятся рядом друг с другом, но и образуют «пару», новое целое? в каком случае они составляют новое реальное единство? — то ответ должен быть такой: хотя для этого и не требуется единение, все же, как мы видели, необходима высокая ступень близости. Но такая субъективная и объективная близость отношений между людьми с одной стороны и возникновение corpus'a — с другой стороны ограничиваются исключительно дуоперсональными общностями, в которых возникновение corpus'a основано на взаимопроникновении взглядов любви. Здесь — и только здесь — образование corpus'a идет рука об руку с достижением особо высокой ступени субъективной и объективной близости между людьми. Таким образом, virtus unitiva, необходимая для возникновения общности, в противоположность той, которая так или иначе объединяет людей или связывает их отношениями, характеризуется не просто более высокой интенсивностью, а представляет собой новый вид. Функция того момента, который действует в общности как объединяющее начало, является совершенно иной, своеобычной. Следовательно, совершенно оправдан вопрос о том, обладает ли любая ценностная сфера тем особенным видом virtus unitiva, который вызывает образование общности. Хотя вообще любая ценностная сфера заключает в себе virtus unitiva, однако это еще не означает, что любая ценность, а также любая ценностная сфера способна создать общественное тело или служить настоящим фундаментом смысловой сферы общности и функционировать в качестве ее объединяющего начала.

Если мы углубимся в этот комплекс проблем, то фактически окажется, что не всякая ценностная сфера может непосредственно играть роль объединяющего начала общественного тела. Для этого нужны такие ценностные сферы, которые совершенно определенным предпочтительным образом апеллируют к личности, обнаруживают определенную связь с настоящим предназначением человека или, можно сказать и так, представляют для него, помимо своей ценности как таковой, своего рода классические «незаменимые вещи», как, например, правовая сфера, ценностная сфера любви с ее различными категориями, ценностная сфера культуры и т. д.

Сама по себе высота ценностной сферы не играет непосредственной роли. Например, ценностная сфера искусства, несомненно, очень высока — она даже выше, чем сфера культуры, и тем не менее не может служить сама по себе достаточным объединяющим принципом общности.

Кроме того, это должна быть такая ценностная сфера, которая не просто объединяет людей — что присуще любой ценности как таковой — но и создает межличностную ситуацию, в которой люди сами по себе особым образом заинтересованы друг в друге и объективно друг с другом связаны. Мы не будем развертывать в общем плане эту большую и трудную проблему, касающуюся того, какие именно ценностные сферы пригодны для этой цели. В определенной степени на это будет дан ответ в последующем изложении путем демонстрации смысловых сфер главных классических типов общности. Здесь достаточно ясного понимания того, что не всякая ценностная сфера как таковая обладает силой, способной образовать corpus, а только такая, которая затрагивает людей помимо своей ценностной природы, создает «мощную» межличностную ситуацию.

Но возникает еще один, чрезвычайно важный вопрос: какой вид инкорпорированности людей в конкретные ценностные сферы требуется, чтобы эти ценностные сферы, сами по себе способные образовать corpus, соединили данных людей в реальное общественное образование?

Инкорпорированность на основе связи, обусловленной лишь объективной природой человека, достаточна для образования corpus'a лишь в том случае, когда речь идет о мире ценностей в целом и прежде всего о сущности всех ценностей, Боге.

Если же дело касается отдельных ценностных сфер, например нравственной, то здесь требуется гораздо большая или другого рода инкорпорированность. В этом случае недостаточно чисто объективной связи людей с ценностной сферой. Более того, необходимые предпосылки не в полной мере выполнены и тогда, когда отдельные личности кроме того и субъективно отчетливо обращены к данной сфере и тем самым по новому инкорпорированы в нее. Остается невыполненным одно важное общее условие — наличие межличностной «актуальности»: ценностная сфера не обладает ею.

Объективная «актуальность» определенных ценностных сфер и предварительно возникшие ситуации

Общность — образующая сила ценностной сферы — проявляется только тогда, когда последняя обладает в особом смысле для некоторой группы людей объективной актуальностью и объективным, явным образом апеллирует к ним как некому единству. Мир ценностей в целом или сущность всех ценностей, Бог, всегда «актуальны» и объективно обращаются ко всем людям в целом. Поэтому здесь не требуется никакой особой «ситуации», из который бы возникала такая актуальность. Создающая актуальность ситуация представляет собой просто метафизическое положение человека, в котором он объективно находится будучи человеком, и из которого он не может выйти на всем протяжении своего земного существования. Поэтому все люди образуют непосредственную общность — человечество.

Напротив, почти во всех остальных случаях положение вещей иное. Почти всегда требуется наличие особой ситуации, благодаря которой соответствующая ценностная сфера становится объективно актуальной; можно сказать и по-другому: требуются определенные факторы, в результате которых группа людей становится подчиненной соответствующей ценностной сфере или инкорпорируется в нее. Подобным фактором, создающим необходимую ситуацию, является, например, то чисто фактическое объединение, которую мы назвали жизненной сферой. Тот факт, что определенные люди связаны друг с другом как принадлежащие одной жизненной сфере, т. е. лишь в силу стабильного фактического совместного проживания, что они в самом простейшем смысле имеют общие «дела» друг с другом, и именно как «чужие», приводит к возникновению межличностной ситуации, которая особым образом делает объективно актуальной ценностную сферу права. Также и в рамках семьи или дружеского круга сфера права не становится собственно актуальной до тех пор, пока члены этих общностей in praxi (на практике) не вступят в противоречие со смыслом данных общностей и тем самым не выйдут за пределы их «области юрисдикции».

Мы можем сказать: межличностная ситуация, возникающая на основе общих интересов данной жизненной сферы, означает подчиняющую инкорпорированность ее членов в особую ценностную сферу — в правовую сферу. Тем самым они таким образом вступают в зону действия правовой сферы, что эта последняя может создать соответствующее ей образование — государство.

Но это еще не означает, что государство образуется только в силу актуализации правовой сферы или кульминирующей в ней «общественной активности». Кроме этого должны быть задействованы определенные социальные акты — в рамках широкого пространства модально дифференцированных возможностей. Эти акты, однако, не имеют значения — как в случае объединения — собственно конституентов общности. Люди здесь могут конституировать общность посредством социальных актов только потому, что эта общность уже была предвосхищена объективной ситуацией. Собственно онтологически объединяющее и конституирующее общность начало — это virtus unitiva ценностной сферы права.

В определенном смысле мы видим аналогичное и в общность-образующей роли ценностной сферы культуры постольку, поскольку требуемая здесь полноценная актуальность предполагает по крайней мере элементарное совместное существование некоторого числа людей.

Может показаться, что тем самым мы оказались в порочном кругу. Ценностная сфера, которая поддерживает такую общность как государство, может раскрыть свою тело-созидающую силу только тогда, когда она актуализируется на основе уже существующего общественного тела, а именно жизненной сферы. Таким образом, для объяснения конституирования общности необходима уже существующая общность. Не заключается ли в этом petitio principii (ложное заключение, в котором в качестве исходного положения используется то, что требуется доказать, — прим. издат.)? Зачем еще говорить о какой-то общность-созидающей силе ценностной сферы, когда последняя может раскрыть эту предполагаемую силу только на основе уже возникшей общности?

Но circulus vitiosus здесь — всего лишь мнимый. Ибо общественное тело государство по сравнению с жизненной сферой является совершенно новым образованием. Ведь здесь идет речь не о том, как вообще могут возникать общественные образования, а о том, как создаются определенные общности — государство, нация, семья и др. или что их внутренне конституирует и поддерживает. То, что определенные ценностные сферы выполняют роль объединяющих начал таких общностей, нисколько не противоречит тому факту, что в каждом случае предполагается существование еще и других, менее значительных общественных образований. Существование этих последних всего лишь создает ситуацию, представляющую собой предпосылку возникновения совершенно новых общественных образований. Тем не менее такая ситуация представляет собой только «потенцию»; формирующим и воплощающим, «актуализирующим» началом является ценностная сфера. Она, а не общность, являющаяся необходимой предпосылкой, представляет собой конституирующее объединяющее начало.

Итак, мы можем констатировать: объективная актуальность определенных ценностных сфер, в силу которой они раскрывают свою общность-созидающую силу, основана на существовании других примитивных общественных образований. Мы можем также сказать, что на основе чисто фактического примитивного объединения возникают определенные связи людей с ценностными сферами, в силу которых эти люди попадают в «зону» действия общность-созидающих сил данных ценностных сфер.

Идеалы и их исторический «час»

Однако для людей существуют и другие возможности оказаться в зоне действия той или иной ценностной сферы или, иначе говоря, ценностная сфера имеет и другие возможности достичь межличностной, общность-созидающей актуальности. Мы имеем в виду те случаи, когда различные люди избирают себе в качестве идеала какой-нибудь объект из той или иной ценностной сферы. При этом решающим является не чисто объективное отношение — фактическое объединение в одной жизненной сфере или на основе родственных связей — а субъективное обращение отдельных людей к какой-нибудь ценностной сфере. Но одного этого недостаточно для образования corpus'a. Хотя происходящая здесь совместная инкорпорация в одну ценностную сферу объективно связывает людей, а при определенных обстоятельствах и субъективно, все же непосредственного образования тела общности не происходит. Мы уже многократно видели, что совокупность приверженцев какого-либо идеала (например, «все демократы») еще не образует общность eo ipso — даже тогда, когда означенные люди знают о совпадении их взглядов.

Таким образом, простое субъективное обращение людей к ценностной сфере само по себе не может сразу сделать ее межличностно актуальной. Требуется еще один момент.

Однако вначале необходимо назвать один определенный тип общность-созидающей актуальности, т. е. исключить его, поскольку он не имеет настоящего отношения к нашему контексту. Мы имеем в виду случай, когда речь идет об идеалах, связанных с вечно актуальной ценностной сферой — как, например, все религиозные идеалы, поскольку они порождены объективной религиозной истиной и не содержат в себе идолопоклоннических элементов. Само собой разумеется, в этом случае мы имеем — например, в «идеале» какого-нибудь ордена — не просто то, что содержательно отличается от остальных идеалов, но также и в формальном отношении совершенно иной объект. С идеалом, в соответствии с его буквальным смыслом, всегда связано определенное, не всегда продиктованное объективным логосом обособление объективных ценностных типов. Этот в некоторой степени субъективный элемент совершенно исключается в случае подлинно религиозных идеалов. Здесь предпочтение определенной ценности исходит исключительно из объективного. Здесь поэтому очень существенно подлинное «сознание своего призвания». В случае таких «идеалов» совместная субъективная обращенность многих людей — конечно, только такая, когда каждый человек знает о подобной обращенности других — может сразу актуализировать тело-созидающую силу данной ценностной сферы. Совершенно по-другому обстоит дело в случае идеалов в собственном смысле слова. Они не обладают сами по себе общность-созидающей актуальностью, даже если относятся к подлинной ценностной сфере, что в формальном отношении является для настоящих идеалов само собой разумеющимся. Посредством особых моментов они должны быть специально «введены» в этот модус. Вспомним о некоторых культурных эпохах, которые питались теми или иными идеалами. При этом мы имеем в виду не то, что многочисленные люди верят в определенный идеал и преисполнены им, а то, что пробил его особый «час». Если мы представим себе культурный идеал гуманизма эпохи Возрождения, идеал свободы восемнадцатого столетия, то нам станет очевиден этот своеобразный способ межличностной объективной актуализации идеалов. Они, конечно, воплощаются в индивидуально сформированных, субъективных элементах, а не функционируют в качестве чисто объективных элементов ценностных сфер. Эти идеалы как бы «носятся в воздухе» своих эпох и достигают объективной актуальности, независимой от произвола отдельных людей.

Здесь, однако, необходимо различать три актуализирующих момента, которые то проявляются более или менее изолированно²⁰, то взаимно влияют и взаимодействуют между собой в качестве компонентов. Во-первых, такая историческая актуальность, как и рассмотренная выше, может различным образом косвенно определяться внешними ситуациями. Подобная ситуация возникла в абсолютистской Франции времен Людовика XIV и Людовика XV в результате высокомерия и корыстолюбия правителей, эксплуатации народа и т. д. Эта ситуация с особой силой актуализировала идею свободы, или ценностную сферу внешней свободы, а также основных «прав человека». Или возьмем ту историческую актуальность, которой в эпоху Ренессанса или гуманизма достигли некоторые античные идеалы и причиной которой отчасти явились внешние исторические моменты, например, продвижение на запад ислама.

Второй случай, который разумеется не обязательно связан с первым, — это актуализация идеала в связи с появлением великих личностей, в которых как бы «воплощается» какая-либо ценностная сфера — как, например, в личности Гете исторически актуализировался идеал широкого и свободного мира культуры.

Наконец, третий случай заключается в чистом раскрытии самого таинственного исторического «логоса». Этот момент доминирует тогда, когда какой-либо круг идей, ставший актуальным, существенно не связан ни с внешней ситуацией, ни с появлением на исторической сцене яркой личности. Если мы вспомним тот грандиозный духовный расцвет, который произошел в пятом веке до новой эры в Афинах, это восхождение к полной духовной зрелости, не только «осуществленное» благодаря таким личностям, как Фидий, Софокл, Сократ, Платон, но и в равной мере «проявившееся» как великое выражение таинственного, пробивающегося изнутри исторического источника, то перед нами предстанет подобный момент раскрытия самого исторического логоса.

Не исследуя подробно этот невыразимо трудный комплекс проблем, имеющий фундаментальное значение как для духовной истории, так и для философии культуры, и в частности не анализируя способ взаимодействия указанных моментов, мы можем понять то, что необходимо здесь понять: то, что существует такая историческая актуальность определенных идеалов и — благодаря им — определенных ценностных сфер, которая не связана с произволом отдельных людей. Идеал, который исторически не жизнен в этом смысле, не может быть произвольно сделан актуальным многими людьми, считающими его таковым.

Если много людей преданы подобному исторически актуальному идеалу и при этом «знают» друг о друге в этом отношении, то соответствующая ценностная сфера сплачивает их в corpus общности. В то время как сознательно совместная ориентация многих людей на какой-нибудь идеал, не являющийся исторически актуальным, хотя и может объединить их, но не может сама по себе соединить в общественное тело, — это в состоянии сделать совместная ориентация на исторически актуальный идеал. Мы можем также сказать, что в силу инкорпорированности в ценностную сферу, которая стала исторически актуальной, люди таким образом попадают под власть ее общность-образующей силы, что сплачиваются в некий corpus.

Идолы и ненависть могут объединить только «технически»

Необходимо еще подчеркнуть, что, разумеется, имеет очень большое значение то обстоятельство, являются ли лежащие в основе духовной общности идеалы истинными ценностями — или в них смешано ценное с недостойным, либо они даже представляют собой чисто отрицательные фетиши, то есть в содержательном отношении являются чем-то исключительно недостойным и лишь формально могут рассматриваться как ценности. Чем больше идеал, лежащий в основе духовной общности, представляет собой адекватное выражение объективных ценностей, тем подлинней и реальней corpus, репрезентирующий соответствующую духовную общность. С другой стороны, virtus unitiva ценностей столь велика, что уже чисто формальное отношение к миру ценностей, имеющее место в поклонении идолу, достаточно для образования corpus'a, если оно актуально. Так, например, возможна телоподобная духовная общность, ориентированная на большевистских идолов, хотя она и не обладает той полной сплоченностью, которая может возникнуть на основе подлинных идеалов.

В противоположность этому, как мы видели раньше, настоящая связь — даже без образования corpus'a — не может стать реальной на основе единодушной привязанности к недостойному. Люди, которые солидарны в своей общей ненависти к кому-то и поэтому чувствуют себя «объединенными», глубоко заблуждаются. В действительности в своей ненависти как таковой они отгораживаются не только от ненавидимого, но и вообще от всех остальных. Они ожесточаются и замыкаются в себе. Их внутренний спазм означает изоляцию. Таким образом, в качестве ненавидящего человек отстраняется даже от того, с кем он «солидарен» в общей ненависти. На основе зла можно найти только мнимое взаимопонимание, поскольку непосредственно влияние зла разъединяет и изолирует людей. Разумеется, на основе зла может существовать «техническая» связь; можно объединиться вокруг зла, чтобы совместными усилиями добиться каких-либо целей. Но люди не будут от этого объективно ближе друг другу, и им будет недоступно подлинное переживание глубокой связи.

Очевидно, в еще большей мере это проявляется при образовании corpus'a. Здесь недостойное как таковое не может быть настоящим объединяющим началом. Мнимо объединяющее образование может конституироваться каким-либо социальным актом в явно негативных целях. Но в этом случае подлинным конституирующим началом общности будет не социальный акт, а недостойное. Так, в банде грабителей их общее враждебное отношение к нравственному не приводит к возникновению подлинной солидарности, а скорее вызывает «отторжение», которое сопряжено лишь с технической связью.

Солидарность, которую мы видим в некоторых бандах, например в итальянских разбойничьих шайках тринадцатого столетия, в действительности также возникает из общей установки по отношению к определенным ценностям или фетишам, к которым формально относятся как к ценностям. Также и общее возмущение предполагаемой несправедливостью буржуазного общества является действительным объединяющим элементом, так как здесь имеет место солидарность в отношении того, что по крайней мере формально понимается как «ценность». У «благородных разбойников», таких, как Карл Мор (персонаж из шиллеровских «Разбойников»), ориентация на какой-нибудь фетиш перевешивает все остальное; отсюда возникает связь, подобная общественному образованию. Конечно, объективно такая связь ущербна в результате того, что недостойное содержание фетиша противодействует объединяющей силе формального ценностного характера. Все же общественное тело может возникнуть, — но только несравненно более «зыбкое», чем те общности, в которых полностью раскрывается специфическое действие virtus unitiva истинных ценностей.

Основные формы совместного действия virtus unitiva и других общность-образующих факторов

Коротко сформулируем существенное. Из всех объединяющих начал, которые могут конституировать общественное образование, самым важным и «подлинным» является virtus unitiva ценностей. Но только в одном-единственном случае — а именно как virtus unitiva мира ценностей в целом — она образует общественное тело исключительно сама по себе, без всяких привходящих моментов, и это тело называется человечеством. В остальных случаях требуется наличие дополнительных факторов, в силу которых соответствующая ценностная сфера достигает межличностной общность-образующей актуальности. Во многих случаях, кроме того, требуются еще и другие факторы. Вид и степень действенности всех этих факторов варьируют в зависимости от типа общности. Для одних, слабовыраженных типов — объединения в самом широком смысле и объединения в рамках данной жизненной сферы — достаточно этих других, на последнем месте стоящих факторов. Здесь virtus unitiva ценностей совершенно не участвует в образовании общности.

Для лучшего освещения проблемы взаимодействия объединяющей силы ценностей с прочими факторами мы коротко рассмотрим совокупность некоторых важных и одновременно иллюстративных случаев.

1. Основной тип в этом отношении представлен, как мы уже видели, в человечестве. Мир ценностей совершенно объективно создает здесь общественное тело еще до того, как люди занимают определенную позицию по отношению к этому миру, до того, как они занимают по отношению друг к другу те или иные позиции и осуществляют те или иные акты, даже до того, как они узнают друг о друге. Мир ценностей, в который люди инкорпорированы чисто объективно, наполняет объективно межличностное пространство сверху, так что возникающая «общественная внутренность» уже наполнена его содержанием, прежде чем люди заняли определенные позиции по отношению друг к другу. Еще до того как возникли переживаемые отношения, люди уже связаны друг с другом объективными отношениями на основе объективного смыслового элемента, который находится над и между ними. Межличностное пространство наполнено сверху творящим общность словом еще до того, как отдельные люди что-либо «сказали» друг другу. Таким образом, для конституирования общности достаточно этой объективно совместной инкорпорированности в мир ценностей.

2. С решающей здесь точки зрения диаметральную противоположность этому представляет собой случай, когда общность возникает без настоящего содействия virtus unitiva ценностей. Это случай представлен, с одной стороны, в общностях, которые проистекают исключительно из социальных актов, — т. е. сюда относится все то, что мы можем назвать объединением в самом широком смысле, — а с другой — в общностях, которые возникают исключительно на основе фактического совместного проживания или в результате какой-нибудь стабильной ситуации, когда находящиеся в ней люди имеют общие дела: т. е. это жизненная сфера в определенном нами смысле. Объединение и жизненная сфера — являющиеся полярными противоположностями в другом отношении, поскольку объединение представляет собой искусственную общность, а жизненная сфера, напротив, в самом точном смысле естественную — относятся к одной категории потому, что в образовании как одной, так и другой, не принимает участие общность-созидающая сила ценностей (как раз по этой причине они совпадают также и в том, что представляют собой самые простейшие типы общности: объединение — самую слабую, зыбкую, поверхностную общность; жизненная сфера — самую примитивную и бездуховную).

3. Третий случай — когда в создании общности участвуют как ценности, так и другие общность-образующие факторы — мы имеем во многих классических типах общности, таких, как семья, нация, государство и др. Хотя общественное тело здесь создается в конечном счете соответствующей ценностной сферой, однако требуется и наличие других факторов, благодаря которым данные люди особым образом инкорпорируются в нее или ценностная сфера приобретает такую актуальность, что может проявить свою общность-образующую силу. Следовательно, здесь кооперируются, с одной стороны, virtus unitiva ценностей, а с другой — многообразные факторы, например, наличие примитивной общности (жизненной сферы), или общий особый субъективный интерес к какой-нибудь ценностной сфере, обладающей исторической актуальностью, или творческие социальные акты.

4. Еще один случай мы имеем тогда, когда двух людей объединяет в общественное тело взаимная любовь. Здесь общественное тело создают два фактора, которые взаимосвязаны в более подлинном смысле. Это взаимопроникновение взглядов любви и объединяющая сила ценностей. С объединяющим воздействием любви мы познакомились раньше. Оно означает духовное движение к любимому человеку и пребывание рядом с ним. Полностью открытый в любви человек — чье внутреннее содержание духовно вырывается наружу и имеет свободный доступ к внутреннему содержанию любимого человека, отвечающего на эту любовь — объединяется с партнером в результате формального отождествления личных жизней в едином corpus'e.

Общность-образующее воздействие оказывает одновременно и ценностная сфера, в которой натурализованы отношения, т. е. в которой натурализованы партнеры, которых связывают эти отношения. «Оформление единства», связанное с воздействием инкорпорирующей ценностной сферы собственно не отделимо от взаимопроникновения взглядов любви и его влияния. Но, с другой стороны, соответствующая ценностная сфера не может здесь чисто объективно объединить в общественное тело самих по себе инкорпорированных в нее людей. Она может это сделать лишь тогда, когда оба человека встречаются во взаимопроникающих взглядах любви и это взаимопроникновение достигает такой ступени, на которой происходит формальное отождествление личных жизней.

Если мы попробуем еще ближе изучить специфическое воздействие обоих общность-образующих факторов, то сможем утверждать примерно следующее. Общим для них является двойной момент. Во-первых, оба человека движутся сквозь внутреннее духовное пространство, находящееся между ними, навстречу друг другу, так что они оказываются и укореняются в одной-единственной точке, обладают только одним-единственным общим «здесь». Второй аспект гармонично сочетается с только что указанным несмотря на кажущийся парадокс: оба человека полностью наполняют это пространство между ними в конечном итоге творческим содержанием. Погружающиеся друг в друга взгляды любви изливают в него свое текучее, многозначительное богатство, ценностная сфера — свою объективно духовную, полную смысла, живую значительность. Это содержание кажется самым глубочайшим образом связанным с обоими партнерами, слившимся с ними и достигшим такой духовной плотности и интенсивности, благодаря которым оно представляется «равносильным» по значению бытийной плотности личностного. Во взаимодействии с первым фактором укорененности и образуется один-единственный, объединяющий двух людей corpus.

Наряду с этим полностью совместным влиянием обоих факторов существует еще один действенный момент, который специфически связан с данной ценностной сферой, а также может быть обнаружен вообще во всех ценностноконституирующихся общностях. Ценностная сфера в качестве суверенного начала формирует и охватывает людей сверху. Она сплачивает их воедино — несмотря на связь этого воздействия с воздействием, связанным с внутренним пространством — жестом сверху и снаружи, как будто зарезервированным за ее суверенностью. Прежде всего благодаря такому воздействию ценностная сфера и формирует внешний аспект основанных на ценностях общностей, т. е. структурный момент, играющий в их характере как общностей интегрирующую роль.

5. Новый тип конституирования общности мы видим в дуоперсональной любовной общности супружества. Эта общность как таковая не может возникнуть только из взаимопроникновения взглядов любви или из простого взаимодействия инкорпорирующей ценностной сферы с межличностной установкой. Напротив, здесь необходим еще определенный социальный акт, который, конечно, по сравнению со всеми прочими представляет собой социальный акт sui generis и обнаруживает необыкновенную родственность той содержательной сфере, с которой связан. В нем происходит торжественная обоюдная передача самих себя обоими партнерами, посредством которой они по собственной воле связывают себя друг с другом на всю жизнь. Сюда относится и стремление к телесному единению, стремление стать «плотью одной». Только так образуется общественное тело брака, — более того, оно полностью возникает только вместе с осуществившимся телесным единением, вместе с заключенной в нем необыкновенной, ставшей реальностью передачей себя другому. Ее осуществление только и придает социальному акту его настоящую цельность. Но решающим здесь является социальный акт, а не передача как таковая. Ибо брачная общность возникает только тогда, когда эта передача в определенном смысле происходит как ставший реальностью социальный акт. Сама по себе передача — осуществившаяся в виде любого телесного единения — не создает никакого общественного corpus'a, не говоря уже о брачной общности.

С другой стороны, необходимо понимать, что это совершенно особый социальный акт, который ни сам по себе, ни в своей функции создания общности не может быть поставлен на одну доску с тем, которому обязано своим существованием объединение. Во-первых, такой социальный акт по своему смыслу основан на специфической супружеской любви. В соответствии со своей природой он является органическим осмысленным продолжением слова, произнесенного в супружеской любви. Это его сущностный характер, хотя он и может быть значимо и действенно осуществлен без лежащей в его основе супружеской любви, например, в так называемых браках по расчету. Аномальность таких браков заключается в том, что социальный акт лишен своей смысловой, хотя и не обязательной предпосылки, а не в том, что он прекращает представлять собой в соответствии с этим особым смыслом окончательный результат действия слова брачной любви.

Во-вторых, здесь идет речь не о таком социальном акте, который подобно обещанию, договору и т. д. создает только определенное внешнее обязательство, а о таком его типе, который раз навсегда обязывает личность в целом. Как в отношении своих собственных свойств, так и в отношении производимого им глубокого «воздействия» он занимает совершенно особое положение среди социальных актов. Он сравним разве что с социальным актом монашеского обета. Уникальное положение этого акта вытекает также из того, что для его полного осуществления необходимо такая содержательно значимая вещь, как телесное единение. Наконец, его роль в создании общественного тела иная, нежели в случае социального акта основания объединения. Он является одним из факторов наряду с virtus unitiva ценностей, а не единственным общность-созидающим началом.

Этот совместно осуществляемый социальный акт способен таким образом объективно подчинить обоих супругов ценностной сфере и так инкорпорировать их в нее, что последняя приобретает corpus-образующую функцию, даже если отсутствует взаимопроникновение взглядов любви, приводящее к формирующему отождествлению личных жизней. Мы можем также сказать: этот особый социальный акт таким образом помещает обоих партнеров в зону влияния ценностной сферы, что последняя приобретает «актуальность», благодаря которой она в состоянии объективно сплотить обоих в общественное тело. Теперь мы еще яснее видим, что эта супружеская общность также представляет собой настоящий corpus, для создания которого не достаточно одной только основополагающей любви.

Классический случай супружества, когда оно также является полноценной любовной общностью, содержит, таким образом, следующие общность-созидающие факторы: во-первых, взаимопроникновение взглядов любви, приводящее к формальному отождествлению личных жизней; во-вторых, общность-созидающую силу инкорпорирующей ценностной сферы; в-третьих, уникальный социальный акт заключения брака, который уже как таковой в результате своей глубины и центрального значения в материальном и формальном отношениях обладает общность-созидающей силой sui generis; в-четвертых, объективное вхождение обоих супругов в зону действия ценностной сферы «любовное единение», которое происходит при совместном осуществлении этого особого социального акта, или объективное подчинение этой ценностной сфере, в результате которого она становится актуальной и общность-образующей.

Наконец, в сакраментальном браке добавляется еще один совершенно новый конституент. Согласно церковному взгляду с данным социальным актом сопряжен еще одно совершенно новое, сверхъестественное начало, поскольку оба человека как члены мистического тела Христова объективно соединяются во Христе и в их единстве отражается единство Христа и Церкви.

Смысловая сфера общностей

В заключение этой главы отметим еще следующее: на фоне как последних, так и всех предыдущих результатов все более выпукло выступает один важнейший факт — доминирующая роль, которую играет в образовании общества virtus unitiva ценностей. Все более явственно обнаруживалось, что чем больше общность является действительно общностью, чем больше она является подлинным целым, в которое люди по-настоящему объединены, тем большее значение в ней приобретает конституирующая функция ценностей. Можно прямо сказать: общностями в полном смысле являются только такие образования, которые конституируются на основе соответствующей ценностной сферы. Если у объединений, возникших лишь как результат социального акта, отсутствует измерение, которое только и делает возможным действительное сплочение людей в соответствующем общественном образовании, а не просто их удержание вместе с помощью, так сказать, накинутой на них «сети», — то жизненной сфере не хватает истинного духовного единства, составляющего подлинную суть общности. Она представляет собой лишь материально связанное образование.

Этому соответствует то, что как раз оба данных типа лишены фундаментальной внутренней полноты, которая находится в безусловной функциональной связи с общность-конституирующей ценностной сферой и представляет собой классический признак полноценной общности. Мы имеем в виду своеобразную смысловую сферу, наполняющую и формирующую истинную общность изнутри. Ее необходимо вкратце рассмотреть, поскольку она, очевидно, имеет большое значение как в отношении сущности подлинной общности, так и в контексте конституирования последней. Она в определенной мере представляет собой наглядно выраженный, межличностно реализованный, связывающий между собой и упорядочивающий людей совместный жест по направлению к ценностям, которые, так сказать, витают «над» общностью — которые в определенном отношении «породили» эту смысловую сферу и которым она «служит». Она как бы составляет внутреннюю жизнь общности, является воздухом, наполняющим межличностное внутреннее пространство последней, и одновременно обусловливает характер ее внешней стороны. Очевидно, можно также сказать, что смысловая сфера изнутри преобразует и сохраняет общность как forma — и не в качестве изолированной от ценностей инстанции, а как нечто конформно «порожденное» и сформированное ими.

Не следует путать смысловую сферу с «целью» в точном смысле последнего слова, ведь под смысловой сферой мы подразумеваем имманентную «тему», всю смысловую область, которой живет данная общность, — то, в чем каждый существует и проявляет активность, являясь членом этой общности. В отношении многих подлинных общностей, таких, как человечество, дуоперсональный любовный союз (за исключением брака) и т. д. вообще бессмысленно говорить о цели; и именно эти общности в особенности отличает ярко выраженная и значительная смысловая сфера.

Во избежание повторений мы не будем здесь иллюстрировать примерами сущность смысловой сферы. Мы в дальнейшем рассмотрим смысловые сферы классических типов общности в отдельности и при этом еще яснее увидим принципиальное значение и функцию этого момента.

ГЛАВА XIII
МЕЖЛИЧНОСТНЫЕ ПРОСТРАНСТВА

Общественные образования, эти распространяющиеся между людьми и одновременно окружающие их сущности, вынуждают нас при их характеристике постоянно прибегать к классической метафоре, относящейся к категории, фундаментально важной для всех общностей. Мы имеем в виду уже неоднократно затронутую нами категорию «межличностного пространства». Продолжение нашего исследования требует специального анализа этой категории.

Человек существует не только в пространстве в собственном смысле этого слова, в котором находится его тело, тела других людей, а также все остальные физические тела и в котором простирается материя, но и в неком «духовном пространстве», в духовной среде, которая аналогично настоящему пространству окружает отдельных людей и отделяет их от других людей. Каждый человек занимает в нем определенное место и является его частью. Любой реальный, а не просто интенционный контакт с другим человеком означает пересечение этого пространства.

Космическое межличностное пространство и метафизическая публичность

Но если мы пристальнее вглядимся в ситуацию, то обнаружим различие. Духовное пространство, в котором находится каждая сотворенная духовная личность, куполообразно, и на этом куполе восседает Бог. Если бы существовал только один-единственный человек, то и тогда бы имелось это пространство, бесконечно простирающееся между Богом и творением. В этом пространстве находятся отдельные люди, даже если мы представим их существами, ничего не знающими друг о друге. Даже в этом случае духовное пространство простирается также и между людьми. Такое пространство мы можем назвать «космическим» межличностным пространством. В нем находятся своеобразные целостности, которые мы называем общественными образованиями, например государства, нации, семьи и пр. Оно «отделяет» друг от друга отдельные семьи, государства, нации, т. е. оно простирается между ними как «пустота». Оно является местом метафизической «публичности», на котором появляется человек со своей метафизической ситуацией.

Но в пределах этого большого космического межличностного пространства находятся еще и другие, более или менее обособленные пространства, которые в еще более точном смысле мы можем назвать «межличностными». Когда два человека, обращенные друг к другу, вступают в духовный контакт, то между ними образуется собственное межличностное пространство. Речь идет о межличностном пространстве в более узком смысле, которое как бы духовно определяется и развертывается двумя людьми, в котором осаждается все, что происходит между ними. Чем значительней и глубже взаимопроникновение взглядов, тем более зримо обособляется это пространство в качестве собственного интимного мира. Абсолютно интимный мир двух любящих, в который не может заглянуть посторонний, полностью закрыт с боковых сторон и представляет собой «внутреннее пространство», «открытое» только сверху и связанное с космическим пространством в той мере, в какой эти любовные отношения инкорпорированы в абсолютную ценностную сферу.

Плюроперсональные интимные пространства семьи и дружеского круга

Совершенно новое по сравнению с описанным пространство возникает в том случае, когда в живой духовный контакт вступают трое или больше человек. Представим себе дружеский круг или семью. Здесь также образуется собственное пространство, в котором развиваются разнообразные отношения между членами этих общностей. В нем возникает определенная атмосфера, кристаллизуется все то, что происходит между личностями, и раскрывается тот «дух», который внутренне создает данные общности. Это собственное пространство не имеет характера того абсолютно интимного мира, который может возникнуть между двумя людьми. Оно не пронизано единым взглядом любви — не определяется в такой мере людьми. Оно более «самостоятельно» и имеет характер «среды». Дуоперсональное же интимное внутреннее пространство не является средой. Кроме того, плюроперсональное внутреннее пространство после своего образования остается открытым, так что в него могут войти или просто «заглянуть» другие люди. Так, например, во внутреннее пространство семьи может войти и жить в нем не только каждый последующий родившийся в ней ребенок, но и приемные дети, а также друзья, внешне и внутренне полностью разделяющие дела и заботы семьи.

Аналогичное имеет место и тогда, когда в уже существующий дружеский круг в качестве нового члена вживается очередной человек. Плюроперсональное пространство хотя и закрыто, однако имеет «двери», в то время как дуоперсональное интимное пространство настолько замкнуто, что никому больше не доступно, а в самом ярком случае полного взаимопроникновения взглядов любви не имеет даже «окон», не говоря уже о «дверях».

Это собственное пространство, которое образует межличностный мир, когда в контакт вступают два и больше человека, обращенные друг к другу, может иметь две принципиально различные формы. Оно может представлять собой «интимную» или «публичную» среду.

Если эти люди по человечески интересуются друг другом, каждый из них готов вовлечь других в свою личную жизнь, то в этом случае всегда образуется интимная среда. Эти люди представляют друг для друга исключительно индивидуумов, и каждый из них в той или иной мере принимает участие в личной жизни других. Это наблюдается в семье или дружеском кругу, когда люди внешне живут одной общей жизнью. Здесь мы имеем плюроперсональное интимное собственное пространство.

Земная межличностная публичность и государство

Трое или больше человек могут вступить в духовный контакт и без готовности открыть свою личную жизнь и без намерения духовно проникнуть в личную жизнь другого. Они обращены друг к другу без претензии на взаимопроникновение дружественных или враждебных взглядов. Каждый из них как бы замкнут в самом себе, в своей личной жизни и сосредоточен на других объектах, однако знает о другом человеке и обращен к нему ради какой-то цели — вступает с ним в контакт «снаружи». Каждая личность здесь представляет как бы свою собственную жизненную сферу, и эти самостоятельные и замкнутые жизненные сферы противопоставлены друг другу, хотя между ними и существуют сознательные отношения. В этом случае в рамках космического пространства также возникает плюроперсональное собственное пространство, а именно типично «публичное» в противоположность интимному.

Однако эта публичность совершенно отлична от метафизической публичности космического пространства: она является специфически земной межличностной публичностью. Возникает искушение в большей мере говорить о сфере публичности, чем о собственном пространстве, поскольку это пространство не окружено определенными людьми, как интимное плюроперсональное пространство. Оно, пожалуй, представляет собой собственное пространство по отношению к космическому, включено как целое в последнее, но его связь с ним существенно отличается от связи плюроперсонального внутреннего пространства. Оно скорее является зоной, сферой, областью, чем замкнутым, ограниченным пространственным образованием.

Эта область публичности специфически противопоставлена частной интимной жизненной сфере. Интимность того таинственного собственного мира, возникающего во взаимопроникновении взглядов глубокой любви, как бы образует диаметральную противоположность этой земной публичности. Но эта интимность не противопоставлена метафизической публичности космического пространства. Хотя она и отличается от последней, но при этом качественно не контрастирует с ней.

Область земной публичности является родиной res publica (общественного дела). В ней протекает жизнь общин, народов, государств. В ней вершатся общественные дела, к ней принадлежит вся правовая сфера. Однако в связи с отношением этих общностей, особенно государства, к области публичного возникают некоторые проблемы. Государство развертывает в ярко выраженном виде межличностное пространство, в котором находятся граждане и протекает внутренняя жизнь государства.

Это пространство хотя и является публичным в противоположность внутреннему пространству семьи, тем не менее стоит заметить, что оно не представляет собой публичную сферу как таковую. Ведь последняя как таковая не замкнута, и она также не образуется в силу формирующей функции общности типа государства. Напротив, она является предпосылкой образования последней. Там, где существует круг лиц, вступающих друг с другом в контакт и не соединенных в такую интимную общность, как, например, семья, образуется эта публичная сфера, актуализируется нечто вроде своеобразной межличностной публичности. Сама по себе она простирается столь же далеко, как и какой-нибудь внешний «взаимный интерес» или «реальное совместное дело». Как раз с этим связано то, что она не имеет столь же четких границ, как интимное внутреннее пространство, а является открытой. Там, где уже нет принадлежащих ей людей, она исчезает.

Как только с этой сферой вступают в контакт другие люди — все равно, актуализирована ли уже среди них самих публичная сфера — она простирается дальше, распространяется на этих новых людей. Конечно, как мы уже видели, расшириться может и внутреннее пространство дружеского круга, когда в него вступают новые члены; однако в это само по себе образовавшееся внутреннее пространство они должны «войти». Здесь же, напротив, не существует никакого замкнутого пространства, которое бы расширялось по мере вступления в него новых лиц — здесь вместе с их приходом образуются все новые публичные поля, которые постоянно примыкают к уже существующим.

Это прежде всего связано с моментом, который представляет собой характерную противоположность структурно «гомологичному» моменту интимного внутреннего пространства. Интимное внутреннее пространство представляет собой внутреннюю сторону общности, оно в определенной степени замкнуто в себе вокруг смыслового центра этой общности. Таковы интимные внутренние пространства семьи, монашеского ордена, дружеского круга, из «центра» которых проведены и постоянно поддерживаются концентрические границы. Такие пространства хотя и могут быть расширены, однако не меняют при этом своей формы. Напротив, публичная сфера не является таким собственным пространством, которое управляется и поддерживается в своей целостности из смыслового центра; она, скорее, напоминает «воздух», который образуется в определенном месте и сам по себе может образоваться в новом месте и присоединиться к уже существующему, если будет расширена подходящая для этого почва. Государство предполагает наличие этой сферы, и, как правило, пытается придать форму подобной публичной сфере, не имеющей никаких определенных «границ», и зафиксировать в ней своеобразный центр. Оно как бы загоняет этот воздух в некий сосуд. Но эта актуальная публичная сфера не обязательно прекращает свое существование после определения границ «центрированной публичности».

Теперь мы ясно видим, насколько отличается собственное пространство государства от публичной сферы как таковой. Прежде всего, эта последняя актуализируется гораздо раньше, а именно тогда, когда находятся три или более человека, «чужие» друг другу, но при этом «имеющие какие-то общие дела». В противоположность собственному пространству государства она не ограничена, но при этом обрывается, «испаряется» там, где больше нет людей, которые бы в указанном смысле имели отношение к находящимся в ней другим людям. Она вновь образует дополнительно примыкающие части, если отдельные люди или группы людей оказываются втянутыми в эту сферу внешней заинтересованности.

Но существует определенная шкала интенсивности этой внешней заинтересованности. Интенсивность варьирует не только в соответствии с чисто внешним образом жизни данных людей, или в соответствии с как бы самостоятельной формой внутренних контактов и взаимовлияний внешней жизненной целостности. Более того, здесь очень существенную роль — в качестве еще одного элемента, обусловливающего интенсивность внешней заинтересованности — играет определенная внутренняя заинтересованность, прежде всего такая, которая принимает участие в конституировании и наполнении вышеназванных, особо связанных с публичной сферой и предполагающих ее существование общностей — общины, народа и т. д.

В силу связи между внутренним и внешним существованием человека любое усиление этой внутренней заинтересованности сразу проявляется как усиление заинтересованности в сфере внешнего жизненного контакта. Важным при этом является то, что эта связь не влияет на собственный характер как таковой земного жизненного контакта. Он существенно не «переплавляется» сферой внутреннего, не начинает сам по себе определяться ее формой. Для этого данные общности не обладают ни достаточной внутренней сплоченностью, ни достаточной формообразующей силой. Отсюда понятно, что распространяющееся изнутри усиление заинтересованности в определенной степени подчинено — в рамках сферы внешнего — форме этой сферы и проявляется как усиление подлинно внешней заинтересованности. Так, подобные общности как бы выкристаллизовывают из этой всеобъемлющей публичной сферы обособленные области, наполненные сгущенной публичностью. Поскольку люди здесь имеют более тесные отношения, здесь и возникают многие, имманентные сфере публичного, задачи и дела, которые могут стать актуальными только в «сгущенной» общественной атмосфере этого обособленного пространства, а не в разреженной атмосфере общей публичной сферы. Одновременно происходит определенное сосредоточение общественной жизни вокруг смыслового центра данной общности.

Государство авторитетно и формообразующе определяет такое собственное пространство сверху и создает в формальном отношении резко очерченное общественное пространство. Следствием этого является строгое центрирование публичности, которое выражается в образовании авторитетной компетентной инстанции для решения общественных задач.

«Общественная атмосфера», наполняющая государство изнутри, качественно отличается от той, которая находится снаружи. Ибо, во-первых, большая, в самой себе (более или менее) специфически сплоченная часть общественных дел имеет место только в рамках государства — в соответствии с тем, что граждане одного государства в общественном отношении больше заинтересованы друг в друге, чем разные государства, образующие свой собственный квазиорганизм общественной жизни.

Во-вторых, эта публичная сфера имеет центр и сформирована сверху. Однако необходимо обратить внимание на следующее: межгосударственная публичность также может быть принципиально центрированной и формироваться сверху. Имманентные этой сфере задачи и дела имеют другой характер, нежели внутригосударственные, однако они тоже допускают центрирование и формирование сверху, более того, они частично требуют этого.

Отличие земной публичности от метафизической

Сущность земной публичности, как мы уже отмечали, решающим образом характеризуется своим отличием от метафизической публичности. Вспомним основные черты последней. Метафизическая публичность является совершенно «сверхчеловеческой». Она представлена в бытийном измерении in conspectu Dei (с точки зрения Бога) и существует для каждого человека вне его отношения к другим людям. Она является качественной противоположностью не интимного, а всего несущественного, бессодержательного, имеющего значение только «для» кого-то (в отличие от ценного самого по себе). Любой нравственный поступок, как бы они ни был скрыт от окружающих, сам по себе становится достоянием метафизической гласности. Напротив, какое-нибудь межличностное общественное дело, например транспортное сообщение или вопросы гигиены, качественно противоположно метафизической публичности. Конечно, формально метафизическая публичность представляет собой некоторую противоположность всему интимному, скрытому — поскольку она включает в себя «явленность», абсолютную «огласку» и поскольку является не просто тем, что живет «в сердце» человека, не только тем, что существует лишь в дуоперсональном интимном собственном мире. Она является внешностью, — а не простой внутренностью, — однако внешностью метафизической, качественно не противоречащей интимному.

Земная межличностная публичность качественно противопоставлена, с одной стороны, интимному, а с другой — метафизической публичности. С формальной точки зрения она является определенным отражением метафизической публичности: она также представляет собой специфическую внешность, выраженную межличностную реальность. Но ее арена типично внутричеловеческая — это сфера res publica. Ареной же метафизической публичности является сверхчеловеческое: мир, перекрытый сводчатым небом Бога. При этом нельзя отрицать того, что и межличностная публичность в определенных точках укоренена в космической публичности. Так, например, любая государственная власть вступает в связь с метафизической публичностью, если она является санкционированной сверху, т. е. истинной властью.

Принципиальное различие между интимным плюроперсональным и публичным пространством

Возможно еще более важным является ясное понимание совершенно принципиального различия между интимным плюроперсональным собственным пространством и публичным собственным пространством. Возможно, кто-то считает, что между собственным пространством семьи и собственным пространством res publica имеется только относительное различие. Конечно, ярко выраженное своеобразие дуоперсонального интимного мира по сравнению с плюроперсональным пространством очевидно. Но при этом можно подумать, что между плюроперсональным собственным пространством семьи и таковым государства существует только различие «в степени», как, например, между пространством общины и государства. Можно подумать, что семейные дела также в определенной степени публичны, дела рода публичны в большей мере — к ним, скажем, относится то, что решается на «большом семейном совете» — дела племени еще более публичны и т. д. Однако это заблуждение. Между земным публичным и интимным плюроперсональным пространством существует принципиальное, абсолютное различие.

Для понимания всего этого необходимо прежде всего ясно понять то, что уже у отдельного человека следует различать внешнюю и внутреннюю сферу. Внутренность метафизической публичности является истинным оглашением интимной собственной жизни личности на фоне окончательной значимости и объективности, на фоне абсолютного. Характерно, что молитва, с одной стороны, специфически интимна, а с другой — она пронизывает метафизическую публичность космического пространства. Отдельная личность сама по себе открыта в этом пространстве. Если бы кроме нее существовала еще только одна человеческая личность, то они обе либо находились бы в космическом пространстве и между ними было бы только оно, либо во взаимопроникновении взглядов образовали бы собственный мир, связанный с космическим пространством.

Отдельная личность может «раскрыться» и проявить свою внутреннюю сторону тогда, когда имеется по крайней мере три личности. В этом случае актуализируется ее своеобразный внешний слой, представляющий собой не внешнее проявление внутреннего, а нечто совершенно особое. То, что является проявлением этой внешней стороны, полностью отлично от проявления внутренней жизни личности. В качестве «закрытой» личности человек, с одной стороны, апеллирует к своему «праву», а с другой стороны, защищает свои притязания на социальное положение.

Два измерения межличностной публичности; ее связь с правовой сферой или с «обществом»

Межличностное собственное пространство между людьми, которые, будучи обращены друг к другу, открывают свою внутреннюю жизнь и видят другого человека изнутри, принципиально отличается от пространства между людьми, которые, будучи закрыты, представляют друг другу свой внешний слой. Здесь возникает межличностная публичность, здесь также находятся истоки «общества», общественной условности. «Имя» отдельного человека в космическом пространстве и в интимном межличностном пространстве — это типичное имя, а не «фамилия». Имя, обиходное в межличностной публичности, — это либо фамилия, либо фамилия с дополнением «господин» или «госпожа». Это принципиально иной образ личности в отличие от космического или интимного: здесь она рассматривается снаружи и представляется только своей внешней стороной. Такая возможность, как уже сказано, существует только тогда, когда вместе находятся по крайней мере три человека. Если бы в мире существовал только один или два человека, то не было бы почвы для образования этого внешнего слоя. Этот чисто человеческий аспект не смог бы тогда актуализироваться, он был бы «вытеснен», не успев возникнуть, космическим.

Теперь понятно, что различие между общественным и интимным пространством абсолютно, а не относительно. Замкнутость пространства, образованного государством, тот факт, что это свое собственное пространство в отличие от собственного пространства другого государства, ничуть не противоречит тому, что оно наполнено атмосферой публичности и не представляет собой относительно интимного пространства.

Конечно, в рамках одного типа мы находим определенные аналогии тому, что конститутивно отличает другой тип. В отношении интимного внутреннего пространства семьи можно говорить о «квазипубличности», имеющей место в отдельные моменты. В отношении собственного пространства государства можно говорить о «квазиинтимности» — прежде всего тогда, когда противопоставляются два государства и в каждом из этих образований на первый план живо выступает сознание общей принадлежности его членов.

Однако, как и мужеподобные черты некоторых женщин или женоподобные черты некоторых мужчин не делают относительным различие между мужчиной и женщиной, так и квазипубличность и квазиинтимность не делают различие между общественным и интимным пространством чем-то относительным. Любое «собственное пространство» как таковое является «отражением» интимного пространства — отсюда формальная аналогия интимному, обнаруживаемая в сфере публичного собственного пространства. Однако от этого не меняется его публичный характер. Аналогично любое плюроперсональное пространство в отличие от дуоперсонального интимного собственного мира как такового является определенным отражением межличностной публичности — отсюда формальная аналогия публичному, обнаруживаемая в любом плюроперсональном собственном мире. Тем не менее соответствующий интимный характер плюроперсонального пространства невзирая на эту аналогию остается неизменным.

Коротко отметим еще то, что межличностная публичность имеет два измерения: одно кульминирует в объективных правовых отношениях людей, в правовой сфере отдельного человека и в объективно значимом по закону. Второе — в социальном положении, во «внешнем аспекте», в «обществе». Заключая с человеком договор, я контактирую с ним в первом измерении публичного. Если же я встречаюсь с этим человеком в обществе, то открываюсь ему во втором измерении. Первое измерение тематично в государстве, второе — во всех общественных группах, прежде всего просто в обществе. Репутация, общественное мнение, общественное положение связано со вторым измерением публичного; все правовые отношения, государственная субординация, государственные функции — с первым.

Первое стремится быть законно оформленным, управляемым сверху; второе возникает специфически снизу, оно является мы-публичностью, которую поддерживают сами составляющие ту или иную общественную группу люди. Первое является источником подлинных правовых законов, второе — источником общественного кодекса от хороших манер до того, что делает человека джентльменом, человеком чести.

Оба эти измерения публичного обнаруживаются всегда, когда актуализирована межличностная публичная сфера. Но в различных публичных общностях они играют различную конститутивную роль. Общество в узком смысле — «хорошее общество», а также общество в широком смысле — цивилизованные люди различных народов и государств, рупором которых является международная пресса, раскрываются, естественно, прежде всего во втором измерении; государство же — в первом. В других публичных или только касающихся сферы публичного общностях одинаковую роль играют оба измерения. Это относится к народу, племени и т. д.

Мы здесь не можем подробней останавливаться на различиях, существующих в сфере межличностно публичного, хотя они и очень важны. Здесь нам прежде всего необходимо констатировать следующие основные типы: во-первых, космическое личностное и межличностное пространство, для которого характерна метафизическая публичность; во-вторых, дуоперсональный интимный собственный мир; в-третьих, плюроперсональное собственное пространство; в-четвертых, земная межличностная сфера публичного; в-пятых, плюроперсональное публичное собственное пространство. В дальнейшем мы познакомимся с конститутивным значением этих различий в отношении важнейших типов общности.

Сферы национальной, культурной и исторической публичности

Во избежание недоразумений необходимо добавить еще следующее: существует некоторая группа образований, которые мы не можем здесь обсуждать, частично близкородственных рассмотренным пространствам и связанных с ними также значительными реальными отношениями. Эту группу можно назвать комплексом специфически национально-культурно-исторических «квазипубличностей». Хотя при этом речь идет о различных и разнохарактерных сущностях, однако они образуют столь взаимосвязанный комплекс, что с данной точки зрения могут рассматриваться как единое целое.

Речь идет о квазипубличных сферах, содержащих в самом широком смысле все самое значительное в народе, нации, культуре и истории. Значительность эта связана, очевидно, с отношением к материальным смысловым содержаниям народа, нации и т. д. Эти содержания в свою очередь частично и до определенной степени связаны прежде всего с внутренней стороной личности. Нечто прежде всего внутренне существенное благодаря своему особому качеству и особому значению внедряется в сферу гораздо более мощного общественного звучания. Речь идет не просто о вступлении в одну из вышеуказанных публичных сфер. Более того, в общих чертах можно сказать примерно следующее: эти материальные смысловые содержания потенциально заключают в себе собственную публичность; эта последняя рождается из смысловых содержаний как значимая среда и коррелирует с ними.

При этом, разумеется, существуют многообразные и тесные отношения между ней и сферами метафизической и чисто внешней, земной публичности, которые отчасти даже носят характер непосредственного взаимопроникновения, придают друг другу особую окраску. Кроме того, в эти первичные сферы публичного существенно внедряется реальное содержание национально-культурно-исторической публичности. Можно даже сказать, что как народ и нация уже предполагают существование самых настоящих земных сфер публичного, точно так же их существование является предпосылкой и для образования имманентной смысловому содержанию народа и нации собственной публичности.

При всем значении национально-культурно-исторического своеобразия фактически только сферы земной внешней и метафизической публичности имеют характер полноценных и самостоятельных публичных пространств. В этом отношении сферы национально-культурно-исторической публичности по сравнению с ними представляют собой только «промежуточные образования» органического переходного процесса.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|