|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|

Глава тринадцатая

БЛАЖЕННЫ МИРОТВОРЦЫ

«Мир» — это ключевое слово Евангелия: оно находится в центре христианского Откровения. Это первое слово Нового Завета человечеству: «Слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение» (Лк. 2, 14). И в заключительном обращении к ученикам Господь говорит: «Мир оставляю вам, мир Мой даю вам» (Ин. 14, 27). Тоска адвента (предрождественского времени) связана в первую очередь с приносящим согласие, с мессией, отменяющим ненавистную рознь мира сего, в которой находит свое ярчайшее выражение дисгармония падшего мира. В видении пророка Исайи — «тогда волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком; и теленок, и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их» — трогательно выражена тоска по согласию и надежда на мир. «Правда и мир облобызаются», — пророчит псалмопевец (Пс. 84, 11).

Церковь приветствует в Рождество Спасителя как princeps pacis, миротворца. Раньше во время торжественной мессы верующие перед святым причастием обменивались так называемым «поцелуем мира» в знак того, что все разногласия прекращены, а в Великий четверг Церковь при омовении ног поет: «Да прекратятся все споры и раздоры, и да будет между нами Христос-Бог». Девиз бенедиктинцев — «pax» (мир), францисканцев — «pax et bonum» (мир и добро). Тот, кто не любит согласие как некую высокую ценность, кого не ранит в самое сердце дисгармония раздоров, тот не понимает и Евангелия, не способен по-настоящему полюбить и Христа. Следование Христу, преображение в Нем с необходимостью означает любовь к согласию сердец, отвращение ко всем формам discordia (разлада), раздора, раскола. Св. Павел прежде всего осуждает в своих посланиях возникающие в христианских общинах «несогласия и споры». Он постоянно и настойчиво призывает к согласию, как, например, в конце Послания филиппийцам: «Умоляю Еводию, умоляю Синтихию мыслить то же о Господе» (Флп. 4, 2). Страсть к спорам, раздорам, любовь к дисгармонии, которая заключается в раздорах, являются характерным признаком удаления от Бога.

Но необходимо не только понимание высокой ценности согласия, любовь к нему и отвращение к раздорам, но также и реальная мирная жизнь, умение избегать разногласий в различных жизненных ситуациях. Очень часто и миролюбивые люди бывают втянуты в споры и разногласия автономным характером различных событий.

Здесь необходимо различать две совершенно разные опасности для согласия: во-первых, ситуации, когда речь идет о наших собственных интересах, и, во-вторых, ситуации, в которых дело касается защиты объективно ценного, особенно стараний во славу Царства Божьего. Вначале мы рассмотрим первый тип ситуаций.

Есть люди, которые хотя и миролюбивы по своей натуре и совершенно не стремятся к раздорам, однако столь впечатлительны, что часто чувствуют себя задетыми и оскорбленными и из-за этого чувства оскорбленного достоинства либо делаются вспыльчивыми, либо реагируют на все со скрытым раздражением и недоброжелательством. Мы обязаны безжалостно бороться со своей впечатлительностью, совершенно несовместимой с жизнью во Христе. Чувствуя себя оскорбленными, мы должны проверить перед Богом, не связано ли это с объективно неоправданной впечатлительностью. Очень часто, когда мы чувствуем себя задетыми, нам всего лишь сказали правду, и мы раздражаемся потому, что окружающие посягнули на нашу гордыню. Впечатлительными нас может сделать и зависть. Бывает, что поведение окружающих мы воспринимаем в ложном свете в результате своей эгоцентрической чопорности. Или наша недоверчивость заставляет нас во всем видеть обидное для нас. Случается и так, что кто-нибудь нечаянно усиливает в нас комплекс неполноценности и мы, чувствуя себя уязвленными, считаем его бестактным. Поэтому христианин обязательно должен всякий раз, когда чувствует себя уязвленным, с благотворным недоверием к себе проверить, как же обстоит дело на самом деле. Он должен достичь перед Богом той свободы, которая позволит ему за всеми субъективными впечатлениями ясно увидеть, допущена ли по отношению к нему какая-либо объективная несправедливость. Если это не так, он обязан «разбить» о Христа свою обиду (правило св. Бенедикта) и отнестись к своему мнимому обидчику с особой любовью. Для многих людей главная опасность заключается в том, что они, вообще доверяя своей натуре, принимают всерьез все ее реакции и считают объективной данностью тот факт, что их уязвили, вместо того чтобы разобраться в единственно решающем вопросе: а были ли объективные причины чувствовать себя задетым. Они считают субъективное впечатление самым чувствительным датчиком, не подлежащим никакой объективной интеллектуальной проверке.

Если же речь идет об объективной несправедливости по отношению к нам, то мы должны постараться простить ее. Исходя из опыта общения, позволившего нам увидеть слабости человека, мы должны сделать определенные выводы, касающиеся возможности дружбы с ним, доверия, которое мы можем оказать ему, и т. д. Но мы не должны допускать раздоров. Перед лицом Христа, помня о его словах: «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас», — и о тех несправедливостях, которые мы сами совершили по отношению к другим, мы не должны питать никакой неприязни, злобы, ненависти и раз навсегда уничтожить «счет провинностей» других людей по отношению к нам. Мы должны относиться к ним мягко и открыто. В выводах из опыта общения с ними не должно быть и следа раздраженности и ожесточения, они могут быть преисполнены лишь просветленной печали.

Антитезой такой позиции является не только враждебное ожесточенное злопамятство, но и простое игнорирование причиненного нам зла, как будто ничего не произошло. Такая позиция является следствием инертности, трусости или лицемерной любви к внешнему согласию. Человеку либо слишком обременительно что-либо улаживать, либо он боится любой обостренной ситуации, возможного недовольства окружающих, либо, как говорится, он уступает «лишь бы только не ссориться». Это не имеет ничего общего ни с подлинным прощением, ни с подлинным миролюбием. Человек достигает здесь не истинной гармонии согласия, а в лучшем случае лишь поверхностной маскировки вражды и бежит на периферию.

Такие люди не думают о моральном ущербе, который они могут нанести другому человеку в результате подобного ложного миролюбия. Часто необходимо указать человеку на несправедливость, совершенную им, ради его же блага. Если мы молча пройдем мимо, то можем тем самым поощрить его к дальнейшим проступкам. Но мы сможем поставить ему на вид его проступок, не вызывая при этом раздоров, лишь в том случае, если сами сумели дистанцироваться от совершенной по отношению к нам несправедливости и действительно простили его. Мы в состоянии упрекать человека в несправедливости, с тем чтобы он извлек из наших упреков выгоду для себя, только тогда, когда мы отвлеклись от ситуации самой по себе и уже не выступаем по отношению к нему в роли партнера, — когда мы обрели в Христе святую свободу и занимаем смиренную независимую позицию над ситуацией. Но мы только тогда в состоянии решать, будет ли это в его интересах, если мы поставим его прегрешение ему на вид, когда мы из того факта, что он осознает его, не извлекаем для себя удовольствия. Все это относится к тому случаю, когда несправедливость не совершена человеком, с которым нас связывает глубокая любовь или дружба. В последнем случае ситуация совершенно другая. Здесь отношения и вытекающие из их логоса требования обязывают к тому, чтобы друг осознал несправедливость, которую он совершил по отношению к нам, и раскаялся в ней. Поскольку в данном случае выход из ситуации партнерства означал бы выход из сферы дружбы и грех в отношении логоса дружеской связи. Здесь друг законно притязает на то, чтобы мы оставались партнерами. Конечно, мы должны простить ему совершенную несправедливость, но мы также должны пожелать, чтобы он понял свою вину и раскаялся — не только ради своего спасения, но и ради наших отношений, ради восстановления интимного единства душ, на которое не должно бросать тень ни малейшее облако непонимания. Ибо это единство душ является объективной ценностью, которую мы призваны охранять и беречь и которая налагает на нас определенные обязательства. Разумеется, мы и в этом случае не имеем права позволить автономности ситуации увлечь себя, не можем позволить себе отплачивать за оскорбления той же монетой. Находясь под давлением актуального, мы и здесь должны подняться над ситуацией и на недовольство, на все выпады отвечать только добротой и любовью. Однако здесь недостаточно лишь прощения с нашей стороны. Мы должны в подходящий момент указать тому, кто совершил проступок, на его вину и помочь ему осознать ее. Но делать это надо умело, сначала действительно простив его и превратив раздражение и горечь в просветленную печаль. Такое увещевание не должно иметь характера упрека, оно, скорее, должно быть полным любви, смиренным объяснением, мягким предложением прийти в себя и, сосредоточившись в душевной глубине, снова занять благожелательную позицию любви в отношении нас. Только тогда, когда партнер осознал свою вину, раскаялся и просит у нас прощения, достигается полная гармония, которой требует логос подобных отношений.

Здесь также, борясь за согласие, человек не стремится к спорам. А желание вернуть друга на путь истинный проистекает из стремления к ненарушаемой гармонии, к сохранению в полной неприкосновенности красоты и близости отношений, ничем не омраченного согласия с другом.

Еще сложнее сохранять согласие, когда речь идет не о несправедливом отношении, например резкости, т. е. таком поведении, которое нас только задевает, а о посягательстве на наши права, которые мы вынуждены защищать. Скажем, нас кто-нибудь навязчиво опекает и хочет ущемить нашу свободу выбора; либо незаконно присваивает то, что принадлежит нам; либо вмешивается в тот порядок вещей, за который отвечаем только мы, и т. д. С одной стороны, мы можем смириться с этим не при всех обстоятельствах и не на длительное время, с другой стороны, защита наших прав легко приводит к раздорам. Здесь также важно занять беспристрастную позицию, позволяющую нам установить, в какой мере мы правы. Мы не должны идти на поводу у естественной реакции самозащиты, нам следует постоянно дистанцироваться, как если бы дело касалось не наших собственных прав, а прав кого-нибудь третьего. Мы только тогда создадим условия для возможной защиты наших прав, когда будем внутренне готовы отказаться от оспариваемого объекта, если на то будет воля Божья, и когда поставим себя на место нашего противника, как бы поменявшись с ним ролями и таким образом окончательно убедившись, что речь идет о наших истинных правах, а не о мнимых.

Такой ясности легко достигнуть в одних обстоятельствах и сложно — в других. Добившись ее, необходимо произвести перед Богом дальнейшую проверку и определить, является ли рассматриваемое право настолько ценным, что его следует защищать ценой возможной потери согласия. Простой факт посягательства на права еще не является для истинного христианина поводом к раздорам. Во многих случаях Богу будет угоднее, если мы откажемся от наших прав, — в частности, в конфликтах материального свойства. Напротив, в других случаях мы обязаны защищать наши права, например когда кто-нибудь пытается нас опекать и ограничивает нашу свободу. Тогда мы должны оказать сопротивление, так как наша свобода принадлежит не нам самим, она доверена нам Богом для того, чтобы мы выполняли Его волю. Но даже в тех случаях, когда мы обязаны защищать свои права, это должно происходить таким образом, чтобы мы не оказались во власти разногласия как такового. Мы должны находиться в состоянии такого внутреннего раскрепощения, когда мы принимаем во внимание только Божественную волю и на все смотрим так, как если бы речь шла о правах неизвестного нам третьего лица.

Но прежде всего надо попытаться по-доброму переубедить своего оппонента, а если это не удается, то привлечь к разрешению конфликта третейского судью. Мы должны постоянно стараться сохранить перед Богом ту доброжелательную позицию, свободную от всякой личной вражды, которая заставляет нас болезненно переживать любое несогласие; мы не можем не стремиться к миру и считать себя вправе свободно отдаться автономности спора и занять враждебную по отношению к своему противнику позицию лишь на основании того, что он неразумен. Каждый последующий шаг, который мы вынуждены предпринять ради защиты своих прав, должен восприниматься нами болезненно; ни в коем случае не должен наступить такой момент, когда мы посчитаем себя свободными от обязанности относиться с мягкостью к нашему оппоненту как личности; даже объективно неизбежная автономность разногласия не должна оказывать влияние на наше поведение, а тем более приводить к тому, чтобы мы испытывали удовольствие от этого спора или от одержанной победы. Другими словами, недостаточно лишь в начале разногласия установить перед Богом, должны ли мы вообще вступать в спор: мы обязаны и на протяжении всего спора становиться перед Богом, чтобы не быть втянутыми в автономность этого спора. Даже и во время неизбежной борьбы мы должны оставаться миролюбцами, для которых мирное разрешение конфликта всегда предпочтительнее победы над оппонентом, даже и правовыми методами.

Во всех этих случаях, когда мы обязаны защищать свои права, не должно иметь место неудовольствие по поводу того, что на них посягают. Есть люди, которых раздражает любое посягательство на принадлежащее им по праву, даже если оно и не очень для них важно. Например, выколачивание ковров в неурочный час не может побеспокоить их, поскольку они безразличны к шуму, но их возмущает сам факт того, что сосед нарушает правила и тем самым ограничивает их право наслаждаться покоем в это время. Или, скажем, кто-нибудь занимает их место в поезде, и они выражают недовольство по поводу этого, хотя рядом много свободных мест. Другими словами, они ревностно следят за соблюдением их прав как таковых, вне зависимости от важности того, на что они имеют право. Они ставят во главу угла уважение к собственной персоне, которое выражается для них в соблюдении их прав. Если их обкрадывают, то их больше волнует не потеря вещей, а вторжение в сферу их прав.

Определенная чувствительность к нарушению наших прав свойственна нам всем. Только святой совершенно свободен от нее. Но тем не менее она несовместима с истинно христианским характером, и мы не должны поддаваться ей. Ибо она всегда отмечена печатью высокомерного самоутверждения и мелочного важничанья, не говоря уже о том, что она является настоящим источником раздоров. Поэтому даже там, где мы обязаны защищать свои права, связанные с какой-нибудь высокой ценностью, она не должна определять наше поведение. Даже тогда, когда мы должны защищать их только для того, чтобы удержать в рамках зарвавшегося человека и предотвратить прецедент, который поставил бы нас по отношению к нему в ложное положение, мы должны совершенно освободиться от этой чувствительности к ущемлению наших прав и защищать их так, как если бы речь шла о постороннем человеке. Естественно, здесь, как мы уже видели раньше, может иметь место, наряду с неуступчивостью, и малодушная уступчивость как антитеза подлинному миролюбию. С истинным духом миролюбия не имеет ничего общего такое поведение, когда человек не защищает своих прав только по причине того, что это нарушит его покой, или потому, что не привык энергично действовать. Ибо поведение инертных, слабовольных людей не определяется ценностным ответом; они безразличны к истинной ценности согласия, они беспрекословно подчиняются своей натуре, для которой легче перенести ущемление прав или потерю соответствующей ценности, чем вступить в конфликт. Подобно тому как подверженный влияниям человек бессознательно перенимает чужие взгляды и установки, так и эти люди мирятся с тем или иным положением вещей не потому, что сознательно предпочитают его как меньшее зло открытому конфликту, а потому, что еще до всяких соображений и решений они «прижаты к стене» динамикой превосходства своего соперника. Есть такие слабые люди, которые всеми используются, не могут оказать никакого сопротивления, как бы остро ни стоял вопрос о каких-либо ценностях и даже вопрос о том, что для них предпочтительнее, — они совершенно беззащитны перед любым нападением.

У таких неспособных к сопротивлению людей отсутствует ценностноответная установка, необходимая для истинного миролюбия, и поэтому они не могут отдать себе отчет в том, терпит или нет моральный урон человек, посягающий на их права, оттого, что они отказываются их защищать. Ибо мы должны проверять перед Богом не только то, можем ли мы отказаться от своих прав в отношении того или иного объекта, но и то, можем ли мы сделать это без морального ущерба для того, кто посягнул на них. Отказ от них с нашей стороны мог бы поощрить неблаговидное поведение нашего противника, приучить его к неуважению прав других людей во вред не только окружающим, но и в первую очередь его собственной душе.

Итак, мы видим, что истинное миролюбие не всегда освобождает нас от обязанности вести борьбу за собственные права. Нет такой заповеди: при всех обстоятельствах сохранять мир и избегать любого спора и борьбы. Наш долг может состоять в том, чтобы защитить свои права. Но миролюбие требует, чтобы мы решались на борьбу только тогда, когда, спокойно и беспристрастно проверив все обстоятельства in conspectu Dei, пришли к убеждению, что мы обязаны защищать свои права. Во-вторых, даже и в случае неизбежного противостояния наша позиция должна быть доброжелательной, в ней не может быть места ожесточению и злопамятству, мы должны быть внутренне спокойны, не проявлять по отношению к «врагу» враждебности, напротив, вести себя мягко, миролюбиво и относиться к возникшим разногласиям как к большому злу, которое мы, преисполненные печали, несем как свой крест. Другими словами, мы должны переживать эту борьбу так, как будто ее не ведем. Чтобы не попасть под влияние автономности спора, в течение всех его фаз мы должны сохранять в себе стремление к миру и готовность к его заключению — насколько позволяет наш долг по защите собственных прав.

Теперь мы обратимся к тем случаям, когда речь идет не о защите собственных прав от посягательств, а о заботе об объективно ценном, в высшем проявлении — о Царстве Божьем. Очевидно, что здесь сложнее избежать борьбы. Ибо мы обязаны быть Христовыми воинами — в соответствии со словом Божьим: «Я принес не мир, но меч». Святая церковь называет себя Ecclesia militans, «воинствующей». «Жажда правды», которая, как мы знаем, является необходимой фундаментальной установкой истинного христианина, требует от нас непримиримости в отношении зла и несправедливости. Кроткий св. Евангелист Иоанн запрещает даже здороваться с еретиками (2 Ин. 10, 11). Как совместить в себе характер «воина Христова», который «во время и не во время» возвещает Божественную истину и неустрашимо противостоит злым, даже борется с ними, — с любовью к согласию и с отвращением ко всяким раздорам?

В первую очередь, здесь важно понять, что показной мир со злом, пассивное потворство объективно несправедливому, молчание и попустительство, которое в некоторых случаях может быть расценено как consentire, согласие, — и таковым часто и является, — не может проистекать из истинного миролюбия. Ибо подлинная ценность мира заключается в его свойстве излучать любовь и настоящую гармонию. А согласие со злом, такая позиция, при которой мы позволяем спокойно процветать несправедливости, не является результатом любви и не преисполнена истинной гармонии. Наоборот, она означает слабость, осквернение себя, соучастие. Соглашаясь по своей слабости со злом, мы только увеличиваем дисгармонию, заключающуюся в зле как таковом, и усиливаем рознь, которая свойственна злу и несправедливости, оскорбляющим Бога, в еще большей мере, чем самой жаркой борьбе. Напротив, наша борьба со злом является необходимым следствием истинного миролюбия, потому что она означает также и борьбу с нарушением согласия и ограничение господства несогласия. Не в наших силах помешать злу поднять где-нибудь голову, но мы только увеличим зло раздора, если не попытаемся, насколько это возможно, ограничить господство зла. Абсолютной ценностью является не само по себе сохранение мира, а Бог. Борьба на стороне Бога одновременно является борьбой за истинный мир, тождественный победе Царства Божьего. Поэтому дух согласия, который должен преисполнять христианина, не может отвлекать нас от борьбы за Царство Божье; более того, он должен привести к тому, что характер такой борьбы будет в корне отличаться от характера чисто естественной борьбы. Также и в этом случае истинный христианин должен хорошенько проверить перед Богом, не вкралась ли какая-нибудь личная заинтересованность в его заботу о Царстве Божьем. Это часто имеет место. Сплошь и рядом в том факте, что речь идет об объективно ценном, видят для себя своего рода охранную грамоту, позволяющую безнаказанно преследовать и собственные интересы. Поэтому мы должны, не доверяясь собственной натуре и своим бессознательным тенденциям, подвергнуть перед Богом беспощадному анализу объективное положение вещей и составить себе совершенно ясное представление о собственных мотивах. Правда, то обстоятельство, что борьба за Царство Божье случайно совпадает с нашими интересами, не обязательно мешает нам вести эту борьбу со всей возможной энергией. Более того, при определенных условиях оно не может помешать нам. Но тем не менее наше радение не должно через это обстоятельство качественно окрашиваться, мы должны внутренне разделять эти вещи и ни в коем случае не выдавать отстаивание своих интересов за заботу о Царстве Божьем, не наделять его таким достоинством. Чистая, жертвенная, свободная от всякого раздражения забота о Царстве Божьем ни в коем случае не должна быть отравлена духом самоутверждения.

|< в начало	<< назад	к содержанию	вперед >>	в конец >|