| |< в начало | << назад | к содержанию | вперед >> | в конец >| | |||
 |
|||||||
Глава восьмая
УПОВАНИЕ
Мы видели в самом начале, что основанием преображения во Христе является наше знание о том, что мы нуждаемся в спасении. На этом фундаменте покоится наша готовность изменить себя. Но наше знание останется бесплодным, если не будет дополнено еще одним элементом: упование — от Бога. Сознание нашей потребности в спасении повергло бы нас в отчаяние, не знай мы о том, что Бог как раз и желает нас спасти. Уже в ветхозаветной истории с сознанием того, что люди нуждаются в спасении, связывалось основанное на обетовании ожидание Мессии. Нас же еще воодушевляет и вера в то, что Христос уже спас нас, что к нам уже снизошла Божественная милосердная любовь, что Господь желает нас очистить, освятить и вдохнуть в нас Свою святую жизнь, — вера в восприятие нами некой новой, сверхъестественной жизни в святом крещении, вера в призывание нас Богом, в то непостижимое таинство, что Бог — самодостаточный в Своем абсолютном блаженстве и совершенно в нас не нуждающийся — ищет нас с любовью, хочет быть любимым нами; одним словом, вера во всеобъемлющее апостольское благовествование. Упование на Бога и предполагает эту живую веру в свидетельство Евангелия, которая является не только абстрактной убежденностью в объективности фактов, но таким полным жизни убеждением, при котором некая новая реальность активно вмешивается в наше существование и формирует его. В первую очередь это вера во всемогущество Господне. Мы должны быть не просто теоретически убеждены в том, что Господь может все. Мы должны в любой ситуации настолько реально представлять себе всемогущее Божье, что перед ним будут меркнуть все остальные явления, кажущиеся неизменными. В случае ли внешней опасности, когда мы не находим пути к спасению, при столкновении ли с человеком, все попытки обратить которого остаются тщетными, при виде ли собственного жалкого положения, когда мы не в состоянии подняться, под грузом ли собственных грехов, который мы не в силах сбросить, — во всех этих случаях мы обязаны помнить о той непобедимой истине, которую архангел Гавриил возвестил Деве Марии: «Для Бога нет ничего невозможного». Мы не имеем истинной веры, если для нас не является ныне и присно очевидным то, о чем говорит псалмопевец: «Господь творит все, что хочет, на небесах и на земле» (Пс. 134, 6).
Веруя во всемогущество Господне, мы должны иметь в виду связь этого всемогущества с нашей беспомощностью. Жалкие, отягощенные грехами, от которых нам самостоятельно не избавиться, мы должны повторять вместе с Давидом: «Окропи меня иссопом, и буду чист». Но мы обязаны веровать не только в Божественное всемогущество, но и в Его любовь к нам, в Его непостижимое милосердие, снизошедшее к нам во Христе с тем, чтобы нас спасти.
«Бог, богатый милостью, по Своей великой любви, которою возлюбил нас, и нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом» (Еф. 2, 4-5). Мы должны уверовать в то, что Бог не только может нас спасти, но что Он призывает нас к вечному сотрудничеству с Ним, что он желает искупить наши грехи, что он их уже искупил во Христе. Наша вера должна заключаться не только в том, что Бог есть бесконечная любовь («Бог есть любовь», — говорит Иоанн), но мы и на себе должны испытывать эту Божественную любовь, ее сладостное, непреодолимое притяжение. Каким бы непостижимым ни показалось нам то обстоятельство, что Господь возлюбил нас и недостойных, мы должны тем не менее веровать в Его бесконечную любовь, обращенную к каждому отдельному существу, и в молитвенном благоговении пасть перед этим великим чудом.
Упование на Бога включает в себя также веру в милосердное всеведение Господне, в Его постоянное участие в нас. Истинно уповающий знает, что «nobis autem promittitur visio Dei viventis et videntis» — «нам обетована забота живого и всевидящего Бога» (Бл. Августин. Проповеди, 69; 1-2); он знает, что пребывающий в Своем бесконечном блаженстве Бог все время глядит на нас и руководит нашей судьбой. Уповающий постоянно помнит о словах Господних: «У вас же и волосы на голове все сочтены» (Мф. 10, 30). Он знает, что Бог и тогда рядом с нами, когда мы далеки от Него. Он не ограничивает Божественное влияние на нас теми рамками, что мы отводим ему своим недалеким умом, но верит, что мы постоянно защищены всевидящей, всемогущей Божественной любовью, вне зависимости от нашего расположения к Богу. Истинному упованию присуще также сознание того, что взгляд Божий пронизывает все сущее, что нам никуда не уйти от него, даже при всем нашем желании. «Взойду ли на небо, Ты там; сойду ли в преисподню, и там Ты» (Пс. 138, 8). Мы должны сознавать бессмысленность бегства от Бога, чьей собственностью мы являлись и будем являться, что бы мы ни предпринимали, как бы ни пытались скрыться от Него: «Я, Господь, проникаю сердце и испытываю внутренности» (Иер. 17, 10). Но при этом мы должны помнить, что Тот, от Которого нам не убежать, есть бесконечная святость и любовь, «великая сладость нашего сердца» (Хвала св. Франциска Ассизского), — о Нем сказал псалмопевец: «Вкусите и увидите, как благ Господь!» (Пс. 33, 9).
И, наконец, упование включает в себя веру в нашу призванность Богом, в нашу затребованностъ Им. Тот, кто истинно уповает на Бога, постоянно помнит слова Господа: «Я, Господь, призвал тебя в правду, и буду держать тебя за руку и хранить тебя» (Ис. 42, 6). То же самое сознание своей призванности, с которым мы познакомились как с составной частью смирения, является и элементом упования на Бога. И поэтому такой позиции, при которой мы считаем себя как бы вычеркнутыми из интересов Бога, а на Него Самого, на то, что он является бесконечной любовью, глядим как сторонние наблюдатели, относясь к себе как к недостойным Его внимания, — такой позиции, как мы уже видели, недостает не только смирения, но также и веры. Ибо Бог не только любит нас, но и желает быть любимым нами. Это и к нам обращен трижды повторенный вопрос Иисуса: «Симон, сын Иоанна, любишь ли ты Меня?» — а Его загадочные слова на кресте: «Я жажду», — это не затихающее в веках взывание к нашей любви.
Мы видим, что упование на Бога требует веры во всеобъемлющее евангельское свидетельство. Но эта вера должна быть подкреплена еще одним: мы должны сойти с той почвы, что придает нам уверенность, и полностью переместить акцент с человеческой природы на Бога. Мы должны окончательно отказаться от своих целей, которых мы могли бы достичь чисто естественным путем; нам следует всего ожидать лишь от той новой святой жизни, что была нам подарена Христом при крещении. Поэтому упование на Бога радикальным образом отличается от уверенности оптимистов в своих жизненных силах, позволяющих им, несмотря на временные падения, снова и снова подниматься. Да и более того, от этой самоуверенности не остается и следа, стоит только в нас возобладать подлинному упованию. Ибо она укоренена в нашей природе, от которой истинный христианин должен отказаться. Но хуже всего, когда мы эту данную нам от природы уверенность, это неискоренимое упование на собственную натуру принимаем за упование на Бога. В этом случае нашему отношению к Богу угрожает прекраснодушие и беспечность. Господь Бог все устроит к лучшему, любят повторять также люди. Они не в состоянии в полной мере осознать серьезность нашего метафизического положения, в своем жизненном оптимизме они упускают из виду раскаяние и страх Божий, «это начало мудрости» (Пс. 110, 10), они забывают, как «страшно впасть в руки Бога живого!» (Евр. 10, 31). Мы же, напротив, должны обращать взор к Богу, смиренно каясь, до конца сознавая свою метафизику и работая с напряжением всех своих сил над собственным духовным совершенствованием. При этом мы обязаны ясно представлять себе, что истинная победа над греховностью достигается не с помощью нашей природы, а во Христе и с помощью Христа. Жизнь наша должна быть основана на вере в нечто новое, надприродное, к чему мы приобщились в святом крещении, и мы должны повторять вместе с апостолом Павлом: «Когда я немощен, тогда силен» (2 Кор. 12, 10). Вновь и вновь ловим мы себя на том, что пассивно существуем за счет нашей природы, полностью полагаемся на нее, будь то в приступе оптимизма, склонного недооценивать наши недостатки, или во время депрессии, когда наши несовершенства, наоборот, слишком очевидны для нас. И в том и в другом случае это верный знак того, что нам еще недостает подлинного упования, что мы еще не переключились на сверхъестественное и пока коснеем в себе самих. Иначе, вопреки и наряду с раскаянием в собственных грехах, с горьким сожалением по поводу того, что мы так далеки от Бога, мы бы испытывали и радость от того, что лучше себя узнали, что избавились от иллюзий на собственный счет. Ибо приближение к истине влечет за собой, как было видно из предыдущего, более тесную связь с Господом. Разве мы не знаем, что нам нечего ожидать от собственной природы? Разве может нас столь уж сильно вывести из равновесия какой-нибудь конкретный факт, показывающий нам наше несовершенство? Не стоит ли нам, наоборот, радоваться, сталкиваясь с нашим несовершенством в его конкретных проявлениях, — будет куда, с Божьей помощью, приложить руки. А бездна наших ошибок, отделяющая нас от того совершенства, что является, согласно воле Божьей, нашей далекой целью, — эта неимоверная пропасть, быть может, заставит нас повторять: «Смилуйся над нами, Господи, смилуйся над нами», — но ни в коем случае не лишит нас мужества. Напротив, мы скажем вместе с Давидом: «Омой меня, и буду белее снега» (Пс. 50, 9); мы будем верить, что милость Господня больше всех пропастей неверия. Конечно, оскорбляя величие Божие, отступаясь от Христа, мы должны горько каяться. Но при этом не должны бежать от Господа, забывать о Его всемогуществе и милосердии. Напротив, нам следует пасть пред Ним в глубоком раскаянии, искать спасения в Его милосердных объятиях. Именно в такие мгновения нас выручает упование, вера в Божественное всепрощение, от которого нас не отгородить никакому греху. Мы уже видели ранее, что Иуда пал не оттого, что предал Христа, а потому, что, хотя и каялся, не верил в милосердие Господа, потому, что он не уповал на Бога. Чем глубже раскаяние, тем глубже, непобедимее вера во всемогущество и милость Господню. Наше упование на Бога подвергается еще большему испытанию, когда мы многократно совершаем одну и ту же ошибку и все наши усилия избежать этого остаются тщетными, весь наш религиозный пыл напрасен, — в таком случае мы можем впасть в соблазн нетерпения, малодушно прекратить борьбу, возроптать на Бога, разувериться в Его помощи и решить, что он нас покинул. Именно сознание того, что мы вели себя достойно, полагались на помощь Бога, желали следовать Его призыву, и повергает нас в отчаяние перед лицом неудач. В такие моменты действенным оказывается лишь безусловное упование на Бога. Каким бы тяжелым ни представлялось нам наше положение, мы должны непоколебимо верить в то, что мы бесконечно дороги Богу и Он желает нашего блага и освящения. Истинно уповающий не смеет судить на основании собственного опыта, мил он Богу или Тот его покинул. После того как он воспринял и принял евангельское свидетельство, его вера в бесконечную милость Господа, в Его неисчерпаемую любовь настолько непоколебима и безоговорочна, что не нуждается для своего подтверждения ни в каком опыте. Он не считает себя вправе решать на основе содержания своего опыта, что Бог отвернулся от него и оставил его в беде. Напротив, он знает, что со стороны Бога он может ждать только любви и что только исходя из этого и следует рассматривать любую ситуацию. Поэтому, терпя постоянные неудачи, он будет искать вину лишь в себе самом, в собственной нерадивости. Бога же поблагодарит за преподанный урок, который позволил ему еще глубже осознать собственную беспомощность. Ему и в голову не придет самому решать, что Господь желал сказать ему этим. Он и в своих разочарованиях обнаружит Господню любовь и воскликнет вместе с апостолом Павлом: «Ибо я знаю, в кого уверовал» (1 Тим. 1, 12). Зная о неисчерпаемом милосердии Божьем, он, полный веры, снова начнет сначала.
Сущностью упования является такое наше отношение к какому-либо лицу, когда мы не судим о его намерениях исходя из его действий, а, наоборот, зная наперед о его добрых намерениях, рассматриваем конкретную ситуацию в свете этих намерений. Знакомясь с человеком, мы из наших наблюдений составляем себе представление о его сущности и характере. В тот момент, когда мы говорим себе: «Я полностью доверяю этому человеку, я испытываю к нему огромное доверие», — как бы завершается процесс умозаключения от поведения человека к его сути. Мы больше не проделываем путь от внешних проявлений его характера к его существу, мы, напротив, видим все его поступки в свете его однозначно понятой сущности и твердо придерживаемся сложившегося у нас образа этого человека — даже если его поведение вступает в кажущееся противоречие с этим образом, — считая при этом, что либо мы неверно поняли его поступки, либо этот человек имел основания так поступать и эти основания не противоречат ни его характеру, ни его доброму отношению к нам. Что касается именно человека, то, конечно, может наступить такой момент, когда на основании внешних признаков мы все же будем вынуждены изменить свое мнение о его намерениях. Ибо любой человек непостоянен, может пасть, привязанности его ослабевают. Но что касается Бога, «у Которого нет изменения и ни тени перемены» (Иак. 1, 17), который есть сама милость и доброта и о котором сказал псалмопевец: «Велика милость Его к нам, и истина Господня вовек» (Пс. 116, 2), наше упование на Него должно быть абсолютным и совершенно независимым от любого нашего опыта. Насколько явно Его милосердная любовь сказывается во всех благодеяниях, которыми мы окружены, настолько же мало виновато ее отсутствие в наших неудачах и несчастьях. В них мы, наоборот, должны искать скрытую любовь Бога и свою вину, ведь мы знаем, что «велика милость Его к нам». Сознание того, что мы Божьи дети, что мы упокоены в Его всемогущей, всевидящей, премудрой любви, является необходимой предпосылкой для нашей встречи как с радостным, когда мы в полной мере ощущаем Божественное содействие, так и с горьким, когда наше положение представляется безнадежным. Тот, кто полон истинного упования на Бога, не будет терять мужества перед лицом собственных неудач и падений, а с неизменным доверием предаст себя в руки Бога, с удвоенной силой будет умолять Его о помощи, с повышенной бдительностью будет исправлять свои ошибки.
Люди часто считают, что их молитвы не услышаны, на том основании, что не исполнилось горячо просимое ими. Однако нужно ясно себе представлять, что существует только одно благо, молитвы о котором бывают услышаны всегда: наше спасение в вечности. Этому верховному благу подчинены все остальные отпущенные нам блага; к тому же все они являются благом лишь в той мере, в какой они служат главному благу. Отвечает ли данное конкретное благо этому назначению и каким образом — об этом мы не можем с уверенностью судить, об этом знает лишь Бог. А посему мы и не можем говорить, что Бог не услышал нашей молитвы. Из того, что желаемое не исполнилось, мы не смеем заключать, что Бог отвернулся от нас и наша просьба прозвучала напрасно. Более того, нам следует думать, что Бог лучше нас знает, что служит нашему спасению, и что истинное содержание нашей молитвы, имеющее отношение к нашему настоящему благу, как раз и принимается путем невыполнения наших отдельных желаний. Даже и в отношении нашей земной жизни то, что мы считали величайшим несчастьем, часто оборачивается счастьем для нас. Мы стремимся во что бы то ни стало достичь какого-нибудь сомнительного блага и осаждаем Бога просьбами об этом, а впоследствии благодарим Его за то, что Он нам отказал в них. Истинно уповающий не сомневается в том, что его молитва будет услышана Богом, чей любящий взор постоянно обращен к нам, но он также знает и о том, что лишь Богу дано решать, какие пути ведут к нашему конечному благу, и что поэтому его постоянный ответ на наши молитвы — это мудрая всевидящая любовь.
Прежде всего, уповающий постоянно помнит, что неисполнение его просьбы всегда служит чему-то объективно более ценному, как бы тяжело оно ни воспринималось, и что мы не имеем права рассматривать действия Господа под узким углом зрения нашего земного существования и его потребностей. Поэтому он молит вместе со святой Церковью: «Позволь людям Твоим любить угодное Тебе, стремиться к заповеданному Тобою». Но было бы неверным заключить отсюда, что мы не имеем права молиться ни о чем другом, как только о вечном спасении. Мы можем и должны молиться вместе со святой Церковью об отвращении от нас «болезней, голода и войны», мы можем молиться о защите нас от худого и о ниспослании нам благ. Бог желает, чтобы мы смиренно просили Его и надеялись на исполнение своих просьб. Иоанн Златоуст говорит, однако, о прошениях: «Перед тем как в молитве общаться с Богом, вести беседу с Христом, молить о желаемом, испрашивать того, к чему стремишься, тщательно взвесь, сколько добра тебе отпущено, сколько чести оказано».
Кто знает, не посылает ли нам Господь чего-либо лишь тогда, когда мы, полные надежды, Его об этом попросим? Но все наши прошения должны быть проникнуты духом Христовых слов в Гефсимании: «Впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26, 39). Мы должны просить о том, что представляется нашему ограниченному взору достойным просьб, ибо в таких прошениях и проявляется наше упование на Бога и наша живая связь с Господом. Веря, что мы вправе желать того или иного, мы актуализируем в молитве-прошении наше предназначение быть при Боге, наше упование на Его благость, на Его бесконечное милосердие. Но если Божественная премудрость решит иначе, нам не следует думать, что просьбы наши остались без ответа. Ведь молитва как-никак не средство достижения чего-либо, но слово, которое обращено к абсолютной Личности и при помощи которого мы отдаем на Ее рассмотрение свои желания, — слово, имеющее смысл и в том случае, когда ответ Бога не соответствует нашим ожиданиям. Однако мы твердо должны держаться веры в то, что Бог всегда ответствует нам только любовью.
Это имеет силу и тогда, когда нас постигает какое-нибудь большое несчастье. Умирает любимый человек, мы тяжело заболеваем и т. д. К подобным вещам нам и следует относиться как к великому горю, но при этом мы не должны сомневаться, что и горе наше, хотя, быть может, и сложным путем, но пойдет нам во благо, коль это горе попустил Бог, и что здесь нас коснулась Его любящая десница. Мы обязаны постоянно помнить о колоссальной дистанции между нашими ограниченными способностями, с помощью которых мы можем увидеть лишь крошечный фрагмент великого целого, и всеобъемлющим сознанием Бога. «Мои мысли — не ваши мысли, ни ваши пути — пути Мои, говорит Господь» (Ис. 55, 8). Но прежде всего мы не должны забывать о том совершенно новом смысле, который приобрело страдание после крестной смерти Христа. Мир очистился страданиями Господа, был спасен страдающей, очистительной любовью.
В страдании нас касается милосердная рука Господа, который есть бесконечная любовь, — является ли это страдание наказанием за грехи и предоставляет нам возможность искупить их еще на земле, или нас таким образом Господь решил испытать и уже окончательно освободить от тягот, либо мы, страдая, призваны искупить грехи ближних и уподобиться Христу в Его крестной муке. Уповать на Бога для христианина означает дать ответ на все содержание откровения и тем самым принять новый смысл страдания, который оно получило через Христа. Как бы ни была изранена наша душа, как бы ни казалось нам, что кругом лишь тьма, мы все равно должны быть преисполнены веры в сверхъестественный характер страдания, в его запредельный смысл и стараться увидеть светоч Божественной любви. Поэтому, принимая крест, посылаемый нам Богом, мы, хотя и просили перед тем, чтобы нас миновала сия чаша, должны не только повторять: «Да будет воля твоя», — но и в испытаниях должны видеть проявления любви Господа, который через страдания ведет нас к вечному блаженству, к радости, о которой сказано: «Вы печальны будете, но печаль ваша в радость будет» (Ин. 16, 20). Возможно, кто-нибудь возразит: ну хорошо, когда идет речь о единичной трагедии, можно найти в себе силы таким образом относиться к ней, но как же нам быть, когда на земле торжествует зло, когда гибнут преданные Богу, свидетели Христовы, когда победа врага рода человеческого угрожает вечному спасению множества душ? Неужели и в этом случае мы должны рассматривать такую катастрофу как следствие Божественной любви? Конечно, мы не должны считать подобные события прямым выражением воли Господа. Он всегда лишь допускает их. Но тот факт, что Господь допустил их, не должен ввести нас в заблуждение: мы обязаны ясно видеть недостойное содержание попущенных явлений и с неослабной энергией продолжать борьбу с владычеством зла. Было бы непростительной ошибкой из того факта, что Бог попускает мимолетный триумф зла, заключить, что это обязывает нас покорно его принять. Напротив, мы должны продолжать бороться, покуда хватает сил, а когда они кончатся, пожертвовать собой, моля, чтобы «Господь усмирил врагов Церкви»: «Сломи, Господи, мы молим тебя, гордость врагов Твоих и ниспровергни дерзость их силой прав Твоих». И совсем уж никуда не годна такая позиция, когда мы из факта попущения заключаем о том, что торжествующее зло, поскольку оно торжествует, содержит в себе и нечто ценное и наша задача — обнаружить его и принять. Тогда в соответствии с этим мы вынуждены будем усмотреть добрые намерения и в действиях тех, кто распинал Христа. Но что мы, уповающие на Бога, должны увидеть в факте попущения зла, так это то, что он имеет скрытый от нас смысл, причем этот смысл ни в коей мере не преуменьшает и не модифицирует совершившегося зла: «Сын Человеческий идет, как писано о Нем; но горе тому человеку, которым Сын Человеческий предается: лучше было бы этому человеку не родиться» (Мф. 26, 24). Позитивное зерно такого рода вещей, насколько это доступно нашему пониманию, может заключаться и в последствиях, косвенно вытекающих из попущения зла. Таким образом, остается в силе внутренняя недостойность того, что было попущено. И попущение зла может иметь тот смысл, что так проверяется доброе в нас, а это влечет за собой нашу правильную реакцию на зло, которое, несмотря на все свои триумфы, не введет нас в заблуждение и от которого мы не перестанем отвращаться, не перестанем свидетельствовать пред Богом и Его святой правдой, не склоняясь к компромиссам со злом и не делая ему уступок, каким бы внешним величием оно ни было окружено. В любом случае, мы должны верить, что даже эта временная победа зла имеет свой смысл и ценность, если мы даем верный ответ на призыв Господа, и что Бог, хотя и допускает зло, находится рядом с нами, а победа зла лишь временна, поскольку нам обещано, что «и врата ада не одолеют ее (церковь)» (Мф. 16, 18). Но при всем том нам не проникнуть до конца за завесу этой непостижимой тайны: почему же все-таки Бог попускает временный триумф зла. И эта тайна, несомненно, имеет связь с той ролью, что Господь отводит человеческой свободе. Но мы не смеем дерзать проникнуть в Божественные таинства, нам достаточно несокрушимой веры в высший смысл всех попущений Господних, даже когда нам хочется воскликнуть: «Восстань, что спишь, Господи! пробудись, не отринь навсегда» (Пс. 42, 24), стоя перед неразрешимой загадкой, с которой не справиться нашему человеческому уму. Но и в такие моменты мы должны ощущать себя упокоенными в бесконечной Божественной любви. Уповающий знает, что Господь близко, хотя с Его дозволения и торжествуют Его враги; ведь сказал же Иисус ученикам, когда те во время морской бури в страхе будили Его: «Что вы так боязливы, маловерные?» (Мф. 8, 26). Но из упования на Бога и из веры в то, что победа зла не является окончательной, должна воспоследовать не квиетическая покорность, но необходимое стремление к продолжению борьбы за Царствие Божие, даже если порой приходится бороться лишь с помощью молитв, жертв, страданий и мученичества. В особой степени призывает нас Евангелие к упованию на Бога в связи с заботами повседневной жизни. Господь говорит: «Взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы; и Отец ваш небесный питает их» (Мф. 6, 26). В этих словах звучит дух нищеты, они дышат внутренней свободой от привязанности к нашей собственности, они говорят о невозможности служить двум господам сразу. В то же время они призывают нас к упованию на Бога, к отказу от чрезмерного беспокойства даже по поводу самого насущного: «Итак не заботьтесь» (Мф. 6, 31). Конечно, нам не следует ожидать, что, если мы будем сидеть сложа руки, Бог позаботится за нас о жизненно необходимом. Чуда не произойдет, и все потери, вызванные нашей неразумностью и ленью, останутся при нас. Но лишь только по внушению свыше мы принимаемся за исполнение более значительной задачи, мы должны верить, что оставленные нами ради нее заботы о хлебе насущном возьмет на себя Бог. Мот вправе ожидать, что Господь даст ему почувствовать плоды его расточительности. Щедрый же — тот, кто, как святой Мартин, не пожалеет отдать нищему половину своего плаща, — напротив, может надеяться, что «Господь предусмотрит». Отдающий должное святой нищете смеет надеяться, что Бог позаботится о его пропитании и жилище, как Он позаботился о св. Бенедикте, накормив его в пустыне вороном. И если на нас, безвинных, возложен Господом тяжкий крест нищеты, мы не должны мучиться бесплодными сожалениями, не должны чувствовать себя так, будто у нас выбили почву из-под ног. Наоборот, при всех наших заботах о пропитании, мы должны сохранять глубокую веру в то, что Бог рядом с нами. Мы обязаны распознать в наших испытаниях Божественный зов и постоянно помнить об относительном характере насущных забот. Отсутствие почвы под ногами, неуверенность в нашем повседневном существовании должна привести нас к тому, чтобы обрести новую почву в милости Господней и, выполняя разумный минимум жизненно необходимого, не терзаться под бременем излишних забот. Упование на Бога прежде всего позволяет нам сохранить внутреннюю свободу, а наши заботы направляет на «unum necessarium», «единственно необходимое». Вспомним слова Господа: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и... все (остальное) приложится вам» (Мф. 6, 33).
Еще одну антитезу упованию представляет собой страх. На свете существует много вещей, вызывающих у нас естественный страх. Например, тяжелые заболевания, угрозы со стороны порочных и могущественных людей, сумятица боя, ярость неуправляемой толпы — и прежде всего сама смерть. Нам следует постоянно сознавать свою беспомощность, неустойчивость, вообще свойственную нашему земному существованию как таковому, и не питать иллюзий, что уж нас-то не коснется никакое несчастье. Мы также не должны в стоическом безразличии просто игнорировать зло. Тот, кто хладнокровно глядит смерти в глаза, хотя она и не является для него вратами в вечность, а только погружением в неведомое, доказывает тем самым, что он или недалек, или находится в состоянии духовного ступора, ибо не осознает того объективно страшного, что присуще смерти. Не так ведет себя уповающий или даже просто трезво смотрящий на вещи. Христианин отдает себе отчет в том, что все наше земное существование озарено новым светом искупления. Он знает, что внутренняя нестабильность, вселенская отверженность нашей потусторонней жизни отменены Христом, Который сказал: «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир» (Ин. 16, 33). Перед лицом смерти Он восклицает с апостолом Павлом: «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (1 Кор. 15, 55). Он чувствует относительный, преходящий характер всех опасностей и страхов, верит, что они посланы ему как испытание, и постоянно ощущает над собой защитный покров Божественной любви, который не разрушить никакому извне приходящему злу. С одной стороны, упование на Бога не позволяет нам игнорировать подлинный характер зла как такового, удерживает нас от того, чтобы бездумно не замечать его реальности; с другой же стороны, оно не дает нам предаться отчаянию, внушает нам ту сверхъестественную стойкость духа, что была свойственна мученикам и благодаря которой они не отступали ни на шаг в борьбе за Царство Божие. Перед лицом всего того, что и должно вызывать страх, уповающий крепко держится веры в превосходящую реальность Бога, в Его всесильную любовь и милость; он постоянно помнит, что, какие бы страдания и горести ни выпали его долю, над всеми ними царит Бог, бесконечная Любовь и Доброта и что все в мире есть лишь путь к Нему, все злое лишено своего абсолютного могущества благодаря Христу, которому мы благоговейно говорим: «Ты спас мир Твоим святым Крестом» (св. Франциск Ассизский). Но что же тогда заставляет даже убежденных христиан, для которых нет ничего важнее Христа, уступать своим страхам, мешает им достойно себя вести? Что сковывает наши нравственные силы и почему мы как завороженные в бездействии глядим на зло, а если в нас и остается способность реагировать, то все наши помыслы направлены лишь на собственную безопасность? Что заставило Петра отречься от Христа, хотя за несколько часов до того он клялся в своей верности ему до конца? Что заставляет нас перед лицом малейшей опасности заботиться лишь о том, как ее избежать, когда мы теряем достоинство, лжем из страха, совершаем преступления против любви. Восприняв евангельское свидетельство и уверовав в него, мы тем не менее вздрагиваем при малейшей опасности — как такое возможно? Основная причина здесь в том, что стремление избежать опасности становится у нас самоцелью и при этом мы не противопоставляем Бога злу как таковому. Мы больше не задаем себе вопроса, что было бы, если бы мы действительно пострадали от той опасности, которой во что бы то ни стало пытаемся избежать, и остаемся наедине со злом, в полной беспомощности, что является прямым следствием нашего желания достичь этой иллюзорной цели. Зло тем самым принимает несвойственные ему размеры. Самая маленькая опасность приобретает неестественное значение, уж во всяком случае не присущее ей в том новом свете, о котором мы только что говорили. Страдания, которые вызывает страх перед злом, становятся неизмеримо больше тех, что причинило бы нам само зло.
Освободиться от этого гипноза можно только целиком предавшись Богу, противопоставляя Его злу, внушающему страх, и рассматривая это зло в свете нашего высшего предназначения, как бы говоря: «Если возможно, да минует меня чаша сия; впрочем, не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26, 39). Нам следует употребить все разумные средства, чтобы избежать несчастья, однако те силы, что мы затрачиваем на это, а также то значение, что мы придаем защите от угрожающей нам опасности, должны соответствовать масштабу последней. И ни в коем случае мы не должны превращать нашу самозащиту в самоцель, которой всегда свойственна некая автономность. Снова и снова, в самых разнообразных ситуациях злу должен противопоставляться Бог, и постоянно осуществляться акт предания себя в волю Божью. Только таким образом человек может освободиться от парализующего страха перед злом, когда все его мысли заняты лишь собственной безопасностью. Также и при выполнении больших задач, возложенных на нас Богом, нам должна давать силы не самонадеянность, а упование на Господа. Если эти задачи находятся в русле повседневной жизни, мы обязаны смиренно помнить о том, что все наши таланты — лишь от Бога и что без Его содействия все наши труды останутся тщетными. Лишь Он благословляет нас на победу. И даже если нам кажется не по плечу дело, за которое мы взялись, мы все равно должны обратиться за помощью к Господу: «Поспеши, Боже, избавить меня, поспеши, Господи, на помощь мне» (Пс. 69, 2). Предавая себя Богу, мы говорим вместе с псалмопевцем: «С Тобою я поражаю войско, с Богом моим восхожу на стену» (Пс. 17, 30). Но самым большим испытанием нашей веры являются, видимо, моменты, когда, погруженные во тьму, мы чувствуем свою богооставленность. Сердце молчит, мольбы о свете и новых силах остаются напрасными. Куда бы мы ни бросили взгляд, всюду он натыкается на непреодолимую стену, отгораживающую нас от Бога. Мы разуверяемся в своем призвании, нам кажется, что Господь выставил нас во внешнюю тьму и навеки покинул. В такие мгновения и часы пронести нас через эту ночь отчаяния и вдохнуть в нас силы, чтобы мы могли предать себя в руки Господа, должно упование на Бога, вера в Его любовь, вера в то, что Он рядом, даже когда мы далеки от Него — или думаем, что далеки; нам должно помочь твердое знание того, что «Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши» (1 Ин. 4, 10). Наше упование на Бога не должно зависеть от того, ощущаем ли мы на себе дыхание Его благодати, чувствуем ли мы себя окрыленными Его любовью. Не осыпал ли нас и так Господь с лихвой Своими милостями, о чем нам ни минуты нельзя забывать? Разве может это кратковременное изменение отношения к нам Бога, по большей части кажущееся, затмить от нас вечно действительное изъявление Его милости и заставить нас сомневаться в той праистине, что Господь создал нас в любви и через Него любая темная ночь просветлится?
* * *
Мы увидели в начале этой главы, что упование является нашим ответом на всемогущество, всеведение и любовь Божию, а также на слова милосердного призывания, с которым Господь обращается к каждому из нас. Оно является одним из главных ответов Богу Откровения, который мы обязаны Ему дать, как мы обязаны любить Его и Ему поклоняться. Отсюда уясняется решающее значение такого отношения к Богу. Оно является необходимым условием нашего преображения во Христе. Без упования бесполезны самопознание и готовность изменить себя, без него невозможны ни подлинное покаяние, ни смирение. Нам не пройти путь до манящей нас цели без передачи всех полномочий Богу, без упования на Его поддержку. Отважимся ли мы на прыжок во мрак, на духовное умерщвление себя; где найдем силы, чтобы «душу свою потерять», если мы не будем уверены в том, что падаем не в пустоту, но нас принимает в объятия милосердная любовь Господа? Как обретем мы мужество совлечь с себя ветхого человека и облечься в нового, если не будем преисполнены сознания того, что «воля Божия есть освящение (наше)» (1 Фес. 4, 3)? Мы отшатнулись бы при виде наших слабостей и пороков, нашего жалкого положения, нам отказали бы силы перед лицом наших постоянных неудач, не знай мы, что бесконечна Божья милость и что мы, как и Фома Челанский (Thomas von Celano), можем сказать: «Ты, Который простил Марию и выслушал разбойника, Ты и мне дал надежду» («Dies irae»).
Но упование на Бога не только является необходимой предпосылкой преображения во Христе, оно, в своей совершенной стадии, есть существенная составная часть самого преображения, существенная черта святости. Абсолютное, победоносное упование — этот плод веры, надежды и любви. Это признак того, что мы умерли для мира и живем в Боге. Это как стигматы, означающие, что нам удалось «облечься в нового человека, созданного по Богу, в праведности и святости истины» (Еф. 4, 24). Ту всепобеждающую свободу святых и христово умиротворение, что приносит упование на Бога, не может дать мир. На протяжении всего нашего полного опасностей земного пути, от момента, когда мы пробудились для божественной жизни, и до того часа, когда вечный Судия призывает нас к своему престолу, во все это время нас должно сопровождать и формировать упование, усиливаясь по мере того, как мы преображаемся; то самое упование, что позволяет нам вместе с псалмопевцем сказать: «На Тебя, Господи, уповаю, да не постыжусь вовек» (Пс. 30, 2) — относительно себя самого и поэта.
