Источник: Римские стоики: Сенека, Эпиктет, Марк Аврелий / М.: Республика, 1995.

    

    

    

    

    …Я же, с чем согласны и все историки, всецело принимаю природу вещей; мудрость заключается в том, чтобы не уклоняться от нее и приноравливаться к ее законам и примерам. Следовательно, счастливой является жизнь, согласная с природой; ее можно достигнуть не иначе, как если имеется, прежде всего, здоровый, и притом постоянно здоровый, дух, затем, если этот дух крепок и силен, далее, прекрасен и терпелив, приспособлен ко всем обстоятельствам, если он заботится, однако, не причиняя беспокойства, о своем теле и о всем, что к телу относится, если он внимателен к другим вещам, которые устраивают жизнь, но без какого-либо восхищения ими, если он пользуется дарами судьбы, не будучи их рабом. Ты поймешь, даже если я и не прибавлю ничего, что отсюда следует постоянное спокойствие и свобода, так как мы отбросили от себя то, что или раздражает нас, или устрашает. Ибо вместо сладострастия и этих ничтожных, преходящих и в своих мерзостях вредных наслаждений приходит радость великая, несмущенная, все1да ровная, затем - мир и согласие и, наконец, величие и кротость, ибо всякая жестокость происходит от бессилия. ·

    

    

    Благо, с нашей точки зрения, может быть определено еще иначе, то есть оно может быть понято в том же смысле, не будучи изложено теми же словами. Подобно тому как войско иногда простирается вширь, иногда тесно сжимается, или, изогнувшись в центре, загибает фланги, или вытягивается прямым фронтом и, однако, каков бы ни был строй, всегда имеет одну и ту же силу и волю, чтобы стоять на своем,- подобно этому определение высшего блага может быть иногда обширным и пространным, а иногда сокращенным и сосредоточенным в себе. Итак, все равно, если я скажу: высшее благо заключается в душе, презирающей случайные блага и довольной добродетелью, или: благо есть непобедимая сила души, опытная в делах, спокойная в действии, с большим человеколюбием и заботливостью к ближним. Мне хочется определить его еще так: счастлив человек, для которого добро и зло существуют лишь как добрая и злая душа,

    

193

    

    кто упражняется в честности, кто довольствуется добродетелью, кого случайность не превознесет и не обессилит, кто не знает другого счастья, кроме того, какое он сам себе может создать, для кого истинным наслаждением будет презрение к чувственному наслаждению. Можно, если ты хочещь пространных описаний, это же передать еще в иной и иной форме, сохранив и не повредив существа; ибо кто нам мешает сказать, что блаженную жизнь создает дух свободный, высокий, неустрашимый, непоколебимый, дух без всякого страха и без страстного желания, для которого единственное благо - честь, единственное зло - бесчестье. Все прочее - куча презренных вещей, не отнимающих ничего от блаженной жизни и ничего к ней не прибавляющих, приходящих и уходящих без пользы и вреда для высшего блага. Человек, установивший жизнь на таком основании, необходимо, хочет он или нет, унаследует постоянную веселость, а также высшую и свыше приходящую радость, так как он радуется только тому, что свойственно ему самому, и не стремится ни к чему, что вне его. Отчего же с успехом не противопоставить на весах все это мелким, легкомысленным и непостоянным движениям тела? В тот день, когда человек будет господствовать над чувственным наслаждением, он будет господствовать и над печалью.

    

    

    …Природа должна быть нашим руководителем; разум следует ей и советует нам это. Следовательно, жить счастливо - одно и то же, что жить согласно с природой. Что это значит, я тебе сейчас изложу: старательно и без робости сохранять телесные блага и то, что свойственно нашей природе, но как нечто преходящее и данное нам на день; не раболепствовать перед чужим благом и не позволять ему господствовать над ними; рассматривать то, что нравится телу и приходит извне, как в армии рассматриваются союзники (auxilia) и легкие войска (annaturae leves).

    

    Пусть все эти вещи служат, а не властвуют, только в этом случае они полезны духу. Пусть не развращают и не преодолевают человека внешне предметы, пусть восхищается он только собой, отважный в душе, готовый к счастью и несчастью, строитель собственной жизни. Пусть уверенность его не будет лишена знания и знание не будет лишено твердости; пусть держится он того, что ему однажды понравилось, и пусть в решениях его не будет никаких поправок. Понятно, если я даже ничего не прибавлю, что такой человек будет тихим и успокоенным и в своих делах ласковым и великим. Истинный разум будет у него прививкой чувств (sensibus insita); от чувств берет разум свое начало, ибо он не имеет ничего другого, на что бы опереться и откуда бы проникнуть к истинному и в себя возвратиться. Действительно, также и всеобъемлющий мир, этот бог - управитель вселенной,

    

194    

    

    простирается к внешним предметам и, однако, отовсюду вполне в себя возвращается. Пусть и наш дух поступает так же, когда соответственно свойственным ему чувствам и посредством их он распространится на внешние предметы, пусть будет он господствовать и над ними, и над собой, пусть покорит он, так сказать, высшее благо. Отсюда произойдет в нем единство силы и власти в гармонии с самим собой, отсюда родится истинный разум, уверенный и непоколебимый в своих мнениях и представлениях, так же, как и в своих убеждениях. Такой разум, когда он надлежащим образом расположен, согласован во всех частях и, так сказать, гармоничен, достигает высшего блага.

    

    

    

    

    [1] Печатается по: Древнеримские мыслители. Свидетельства. Тексты. Фрагменты. Киев, 1958. С. 81—83. Пер. И. К, Луппола.