ГЛАВА XIV
ORDO AMORIS

Ordo amoris в широком смысле

Об ordo amoris можно говорить в более широком смысле. В этом случае мы имеем в виду не любовь в узком и подлинном смысле, а любооь в переносном смысле. Мы имеем тогда в виду ту роль, которую та или иная вещь должна играть в нашей жизни, необходимую степень ее важности для нас, ее относительный вес, ту силу привязанности, которую мы должны испытывать к ней.

Более того, тогда это понятие охватывает весь ряд предпочтений и требований, связанных с соблюдением иерархии ценностей в нашем ответе на них. Тогда оно подразумевает общее требование предпочтения высшего низшему во всех наших действиях, в эмоциональных реакциях, в любой форме интереса⁶⁷.

Здесь будет достаточно указать на то, что в ценностном ответе на нравственно значительный объект уже реализуется нравственная ценность, даже если в данной ситуации и не идет речь о предпочтении. Конечно, данная ценность должна быть при этом включена в объективную иерархию ценностей, и ответ на нее должен соответствовать ее рангу в этой иерархии. Однако это заложено в адекватном ответе и не предполагает никакого актуального предпочтения. Требование дать адекватный ответ исходит прежде всего от ценности объекта, а не от его отношения к другим объектам. Первичной темой является ценность, а не отношение к другим объектам. Но совершенно ложным в таком понимании является прежде всего то, что нравственно дурное сводится лишь к ложному предпочтению. Если имеет место чистый ценностный ответ, то ложное предпочтение невозможно либо оно является, в крайнем случае, чисто теоретическим заблуждением. Чаще всего ложное предпочтение либо является следствием невосприимчивости к ценностям, которая сама по себе есть недостаток, либо, по меньшей мере, обусловлено порочностью общей установки. Нравственно недостойное заключается прежде всего в отсутствии ценностноответной установки и в отношении ко всему исключительно с точки зрения субъективного удовольствия.

Ordo amoris в этом самом широком смысле охватывает следующие сферы.

Существует ordo – иерархия волевых усилий, которая проявляется прежде всего в активной деятельности и связана с учитыванием иерархии нравственно значительных ценностей. Существует также ordo, связанный с той ролью, которую должна играть в нашей душе какая-нибудь ценность; этот последний охватывает также субординацию, согласно которой объективные ценности должны иметь значение для человека. Это также включает в себя ordo любви в переносном смысле, который касается глубины счастья, доставляемого нам ценностями. Он имеет отношение как к взволнованности, к тому, насколько глубоко нас должно волновать что-либо, так и к восторгу, восхищению, с которым мы должны реагировать на что-либо.

Наконец, мы можем говорить об ordo amoris в узком и собственном значении любви. В этом случае речь всегда будет идти о любви к человеку.

Вопрос об ordo amoris в широком смысле актуален только в отношении законных вещей. Если же речь идет о чем-то незаконном, т.е. о том, что приносит удовлетворение только нашей гордыне иль порочности, оно вообще не должно иметь места. Все, что заключает в себе нечто недостойное, должно играть не менее значительную роль в нашей жизни, а вообще никакой, даже если оно и приносит субъективное удовольствие. Такие псевдоблага должны быть изгнаны из нашей жизни не в силу ordo amoris, а потому, что они сами по себе дурны. Таким образом, ordo amoris в этом более широком смысле касается только нашего отношения к настоящим, законным благам. Но такой ordo amoris в широком смысле не является здесь нашей темой.

Ordo amoris в узком смысле

Теперь мы будем говорить только об ordo amons в узком смысле, т.е. о субординации, существующей в любви в собственном строгом смысле слова, поскольку темой настоящей книги является только любовь в узком смысле. Ordo amoris, интересующий нас здесь, касается вопроса о том, каких людей мы обязаны любить больше, чем других.

Этот вопрос, однако, следует отделить от того вопроса, который нас интересовал в главе XII (во второй ее части), а именно: какая любовь нравственно обязательна. Как мы уже видели, обязательна любовь к Богу и любовь к ближнему, в то время как супружеская любовь не является обязательной в этом смысле. Встретим ли мы человека, которого сможем полюбить, это зависит не от нас – ив еще меньшей степени от нас зависит наша способность вообще любить такой любовью. То же самое касается mutatis mutandis и дружеской любви. Как мы видели в главе XII, говорить о заповеди супружеской любви можно только в переносном смысле. Рождение такой любви – это дар, и о нравственном требовании любить речь может идти здесь только тогда, когда любовь уже возникла. От этого вопроса о том, какие виды любви обязательны, следует отделять вопрос ordo amoris, связанный с субординацией, которую необходимо соблюдать в отношении тех людей, которых мы должны любить.

Сразу же возникает вопрос, касается ли ordo amoris только обязательной любви, имеет ли смысл обязанность «больше любить» только тогда, когда имеет место заповедь любви. На первый взгляд, это кажется очевидным. Но если мы присмотримся внимательней, то обнаружим, что ordo amoris включает в себя также и любовь, которая сама по себе не обязательна в строгом смысле, что обязанность «больше любить» существует и там, где хотя рождение любви и не может быть «предписано», однако, когда она уже дарована, она становится заповедью по меньшей мере в широком смысле.

Если мы и отделяем вопрос ordo amoris от вопроса о том, какая именно любовь обязательна, то это не означает, что ordo amoris не подразумевает никаких нравственных обязанностей. То, что требование любить Бога больше людей представляет собой нечто новое по сравнению с требованием любить Бога, – очевидно, но оно, разумеется, в той же степени нравственно обязательно, что и последнее.

Однако даже в тех случаях, когда мне дарованы все предварительные условия любви и, следовательно, необходимость дать ответ любви является нравственно реле вантной только в широком смысле, тем не менее, как мы видели, соблюдение предписанной ordo amoris «большей любви» имеет нравственно определенный характер. Конечно, это не та нравственная обязательность, как в случае любви к Богу. Однако это все же нечто нравственно определенное, как мы уже видели в главе XII (часть вторая).

Различные точки зрения, имеющие значение для ordo amoris

Теперь нам следует задаться вопросом, какие точки зрения играют роль в ordo amoris, т.е. в том, что мы любим одного человека «больше», чем другого.

1. Ценностная высота объекта: объективная достойность нашей любви

В ordo amoris в широком смысле первым и основополагающим фактором является иерархический ранг ценности соответствующего объекта. Общее фундаментальное правило заключается в том, что не только следует дать ответ любому объекту, являющемуся носителем высокой ценности, но и что этот ответ должен быть адекватным, соответствующим ценностному положению объекта. Это означает, что ответ на более ценный объект должен быть более интенсивен, чем ответ на менее ценный. Очевидно, что ceteris paribus (при прочих равных условиях) я должен больше восхищаться более великим художником, больше почитать святого, чем Сократа. Это фундаментальное правило должно распространяться на все ценностные ответы и, тем самым, на любовь. Конечно, i3 нашу любовь к человеку привносится так много факторов, что это требование кажется, на первый взгляд, не имеющим здесь силы. Конечно, это требование должного совершенно не означает, что каждый человек обязан больше любить какого-нибудь святого, чем свою жену, ребенка или близкого друга. Хотя совершенно ясно, что я должен «больше» почитать святого – даже в некоем совершенно новом смысле этого слова, однако совершенно не очевидно, что я должен его больше любить. Я могу отчетливо сознавать, что какой-то человек в религиозном и нравственном отношении превосходит того, кого я люблю, и в то же время с этим сознанием не будет сопряжено требования любить этого человека больше только потому, что он выше в данном отношении. Это без сомнения верно, поскольку, как уже сказано, для силы и свойств любви имеют значение и другие факторы. И тем не менее фундаментальное требование давать на более высокую ценность более интенсивный ответ, распространяется и на любовь. Это отчетливо проявляется в том, что мы должны любить Бога больше всего остального, поскольку Бог необыкновенно превосходит всех наделенных личностным началом созданий, поскольку Он является сущностью и источником всех ценностей, поскольку все, что мы любим в других людях, является лишь слабым отражением Его величия, поскольку Он представляет собой бесконечную красоту, бесконечную святость – и поэтому мы должны не только поклоняться Ему, но и любить Его превыше всех созданий.

Здесь, в случае несравненного превосходства совершенно очевидно, что требование должного распространяется и на любовь и требует большей любви.

Но вопрос о должном играет важную роль и в любви к человеку. Вполне разумно утверждать, что один человек заслуживает большей любви, чем другой. Если, например, родители имеют двух детей, из которых один является благородным, добрым, надежным, верным, глубоким человеком, а другой – легкомысленным эгоистом, ненадежным бездельником, то, очевидно, хороший, благородный заслуживает большей любви. Это не связано с любовью к ближнему. Это не означает, что именно угрожающее состояние человека, его отклонение от истинного пути, даже сочувствие, которое вызывает его нравственная ущербность, являются поводом для особо горячих молитв за него или для проявления особой заботы. Долг родителей перед ним может быть очень велик. Но хороший человек больше заслуживает любви в собственном смысле, нежного к себе отношения, приносящего радость любящему, восхищения, желания быть с ним рядом, специфического ответа любви. Он больше достоин любви как таковой и специфически родительской любви. Мы с полным правом говорим в тех случаях, когда родители по каким-либо причинам не следуют этому требованию, что очень жаль, что они не делают этого, что они должны больше любить хорошего ребенка, он гораздо больше заслуживает этого. Если они этого не делают, то напрашивается вывод о том, что они не ценят таких необыкновенных моральных и человеческих качеств своего ребенка, что они не видят различий, что они находятся в плену иллюзий или даже их любовь не чиста и в нее проникло много незаконных элементов.

Но еще отчетливее роль иерархии ценностей проявляется в любви между друзьями. Очевидно, что благородный, добрый, надежный, верный человек больше подходит для роли друга, чем ненадежный, непостоянный, мелкий, аморальный человек. Читая роман Диккенса «Дэвид Копперфильд», трудно не удивиться: как мог Дэвид любить Стирфорта и считать его своим близким другом, как мог его больше привлекать он, чем благородный, надежный Томми Трэддл! Есть люди, которых мы не имеем права называть друзьями, выбирать в свои друзья, любить дружеской любовью. Несмотря на всю нашу любовь к ним как к ближним, будет ошибкой любить их как друзей. Не завязывать дружеских отношений с дурными людьми – это даже нравственное требование. Последнее, естественно, выходит за рамки ordo amons. Это уже не вопрос о предпочтении, это очевидное требование не вступать с такими людьми в дружеские отношения. Это негативное требование не любить определенных людей как друзей также является выражением важной связи между любовью и нравственностью.

Но в связи с ordo amoris нас интересует, какую роль играет также иерархия ценностей и связанное с ней отношение должного в требовании ordo amoris. Разумеется, мы не можем сказать, что объективное положение человека на иерархической лестнице ценностей достаточно для того, чтобы любить его как друга, и что здесь не важны и другие элементы, например родство душ; мы не можем также и утверждать – если соответствующие элементы имеют место – что для того, чтобы относиться к человеку с большей дружеской любовью, всегда требуется его объективное превосходство.

Ведь решающим фактором также и в дружбе является то, отвечает ли партнер на мою любовь. До тех пор пока он не интересуется мной, я могу восхищаться им, уважать его, почитать и любить – однако такая любовь будет просто любовью, а не дружеской любовью, в которой также играет важную роль сознание взаимности. реальная связь между мной и другим человеком, доверие, сознание того, что меня понимают и многое другое. Пока другой человек не отвечает мне взаимностью, это будет в лучшем случае потенциальная дружеская любовь⁶⁸. В этом случае мы, например, говорим: если бы я мог быть его другом; я был бы счастлив назвать его своим другом. Нетрудно видеть, какую решающую роль играет иерархия ценностей в этом случае потенциальной друж бы. Ведь человека очень характеризует то, каких он себе выбирает друзей и, тем более, к кому он больше тянется. Объективный ценностный статус человека, которого как друга я люблю больше других друзей, чрезвычайно характеризует мой собственный ценностный статус. Об этом и говорится в пословице: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

Слова о том, что «этот человек больше заслуживает твоей любви, чем другой» имеют двоякий смысл. Во-первых, «больше» относится к заслуге, во-вторых – к любви. В первом случае это может быть сказано и в отношении супружеской любви. Например, две женщины любят одного мужчину. Он отвечает на любовь той из них, которая кажется нам менее достойной. Тогда мы говорим: «Жалко, что он любит эту женщину; другая заслуживает этого больше». Здесь идет речь не о силе любви – мы просто сожалеем, что он отдал свою исключительную супружескую любовь первой женщине, а не второй. Здесь идет речь не о силе, а о «выборе» в пользу первой. Здесь «больше» относится к заслуге. Одна женщина заслуживает больше, чем другая, чтобы ее любили этой эксклюзивной супружеской любовью. В супружеской любви речь может идти только о такой большей заслуге, если мы говорим о двух или многих людях и сравниваем их с точки зрения того, насколько они достойны такой любви. Ибо, как мы уже установили, такой любовью можно одновременно любить только одного человека. Следовательно, если речь идет о супружеской любви, объективная иерархия ценностей может играть роль только в таком смысле.

В отношении же любви между друзьями вполне можно сказать, что один друг заслуживает большей любви, чем другой. Здесь «больше» относится к силе любви, и речь не идет о выборе в пользу одного из них, поскольку такая любовь не является эксклюзивной.

В рамках супружеской любви фактор объективной иерархии ценностей проявляется только следующим образом. Во-первых, постольку, поскольку какой-либо человек в силу своих достоинств больше заслуживает любви, чем другой, на которого она обращена. Но это уже находится за пределами ordo amoris в узком смысле.

К ordo amoris больше относится утверждение о том, что любимый такой любовью человек, например супруг или супруга заслуживают того, чтобы их любили больше, чем их фактически любят. Здесь «больше» относится к силе любви как таковой, к интенсивности, к накалу любви, к той роли, которую данный человек играет или должен играть в моей жизни. Здесь идет речь не о сравнении различных людей, а о требовании усиления любви как таковой, связанном с достоинством личности. И это требование имеет также и нравственный характер.

Мы еще увидим, что объективная иерархия ценностей имеет большое значение для ordo amoris любви как таковой. Но поскольку супружескую любовь можно сопоставить с материнской, дружеской и пр. с точки зрения просто любви, то и в ее рамках имеет значение ordo amoris с точки зрения объективной иерархии любви.

Однако необходимо со всей решительностью подчеркнуть, что в супружеской любви ее условием является еще очень много других факторов – гораздо больше, чем в дружеской любви – помимо личных качеств, т.е. достойности того, чтобы быть любимым. Здесь требуется совершенно другой тип душевного сходства, предназначенности друг другу. Такая любовь не может быть основана исключительно на «достойности» быть любимым. Мы часто видим, что для того, чтобы даже открыть целостную красоту индивидуальности, понять ее, необходимо особое родство душ. И это тем более касается ни на что не похожего очарования любимого человека, в индивидуальности которого и воплощается женское очаро вание для мужчины и мужское – для женщины. Несмотря на указанную выше роль достоинств, здесь не может быть речи о требовании любить человека потому, что он во многих отношениях превосходит нашего возлюбленного, или хотя бы о том, чтобы больше его любить с точки зрения просто любви.

2. Объективная связь

Вторым решающим фактором для ordo amoris является объективная связь, о которой мы неоднократно говорили выше. Существует объективная связь с другими людьми, которая существует еще до того, как мы ее обнаружили. В первую очередь это относится к связи с Богом, о которой бл. Августин сказал: «Fecisti nos ad te, Domine» (Ты создал нас для Себя, Господи). Но существует доопытная связь и с тварными существами, например связь ребенка с родителями или родителей с детьми.

Однако такая связь может заключаться и в особом сходстве двух людей между собой – в заложенной в их природе «предназначенности друг другу», в особом родстве душ. Но это не должно пониматься в смысле идиомы «gleich und gleich gesellt sich gern» (=~ два сапога пара). Во-первых, эта поговорка относится только к одному определенному типу сходства. Во-вторых, и это еще важнее, рассматриваемая связь – это не психологическая совместимость, а данное от Бога объективное и объективно значимое сходство, которое может раскрыться только в сфере ценностного.

Хотя этот фактор объективной связи и является чем-то новым по сравнению с ценностным рангом, однако он предполагает ценностный характер любви, и поэтому «родство душ», например, двух воров или прожигателей жизни, или даже просто тривиальных людей исключает своей тривиальностью любой ценностный ответ и не имеет ничего общего с подлинной объективной связью. А эта объективная связь, как легко видеть, также является одним из факторов, определяющих ordo amoris. Очевидно, что мать ceteris paribus обязана больше любить своего ребенка, чем чужого, – или, можно сказать и так, ее собственный ребенок имеет право претендовать на большую любовь. Что касается объективной связи в супружеской любви или любви между друзьями, то здесь идет речь о сходстве, проявляющемся также в том, что данного человека мы понимаем гораздо глубже, чем других людей, намного отчетливее видим красоту его индивидуальности. Такое родство не означает, что наши характеры устроены одинаково: даже очень разные люди могут быть друзьями. Это нечто более таинственное. Некоторым людям свойственно глубже видеть, глубже понимать индивидуальность других людей, их уникальную ценность. Сходство характеров играет в этой объективной связи определенную роль только в том смысле, что оно способствует встрече данных людей в одной и той же ценностной сфере. Вопрос о том, в какую объектную и ценностную сферу включены два человека, имеет важное значение для объективной связи.

Но эта связь, основанная на своеобразии индивидуальностей, может иметь совершенно различный характер. Она может быть обоюдная, тогда она основана на том особом слове, которое было произнесено Богом между двумя людьми. Но она может носить и односторонний характер. Это имеет место тогда, когда нас кто-то очень любит и мы играем большую роль в его жизни, но сами не испытываем по отношению к нему ничего подобного. Такая связь также может носить объективный богоугодный характер.

Прежде чем рассмотреть оба вида такой связи, необходимо заметить, что здесь не идет речи о мотивации любви, о ценностной данности, служащей причиной любви. Об этом мы подробно говорили уже раньше. – Сейчас идет речь о проблеме ordo amoris, т.е. о факторах, обусловливающих то, почему мы должны или были должны любить одного человека больше, чем другого, либо на какую силу любви и место в нашем сердце может претендовать другой человек.

Первая форма связи играет решающую роль в сфере дружеских отношений и супружеской любви, а именно относится к тому «слову», которое Бог «произнес» между двумя людьми. Этот момент проявляется в том, что мне открывается сущность другого человека во всей ее красоте и что он также понимает и мою сущность. Это проявляется в том, что люди особым образом встречаются в определенной или в разных ценностных сферах, что происходит взаимопонимание душ, что между ними и над ними находится нечто значительное. Это «слово», которое Бог произносит между мужчиной и женщиной, прекрасно выразил Поль Клодель. Его Виолена из «Annonce faite a Marie» говорит: «Между нами существует великая тайна». Разумеется, эта связь неотделима от взаимной любви. Если существует взаимность, то это слово произносится только между двумя людьми. Взаимность не означает, что любовь должна быть одинаково сильна с обеих сторон или иметь одинаковые свойства. Может быть и так, что один из друзей любит другого больше или этот последний играет большую роль в его жизни, чем он сам для него. Конечно, такое различие в чувствах не является идеалом дружбы и тем более любви между мужчиной и женщиной. Но если существует хоть какая-то взаимность, все же можно говорить о том, что Бог произнес Свое слово между обоими людьми и что тем самым им как бы дано «задание» любить друг друга.

Человек, который настолько близок мне, что между мною и им было произнесено Богом особое слово, имеет большее право на мою любовь, чем другие люди, к которым это слово не относится. Даже то обстоятельство, что кто-то меня любит и особенно хорошо понимает, дает ему большее право на мою любовь, нежели его имеет тот, кто не любит и не понимает меня. Тем не менее ordo amoris зависит не только от того, было ли произнесено такое слово, но и, прежде всего, от того, что это за слово, что это за «задание», т.е. какие свойства и какую силу любви предписывает это «задание».

Но для ordo amoris имеет значение и односторонняя связь. Во-первых, «задание» любить человека может иметь место и тогда, когда он никак не отвечает на нашу любовь. Целостная красота индивидуальности другого человека, особым образом открывшаяся нам, также может заключать в себе требование любви, и поэтому я не просто буду его любить больше, чем другого человека, красоту которого я не понял, но я это и обязан делать. Однако односторонняя связь имеет и другое значение в ordo amoris. Любовь, которую обращает на нас другой человек, содержит в себе призыв к ответной любви⁶⁹.

3. Односторонняя связь человека с нами – его любовь к нам

Мы даже можем добавить это в качестве третьего фактора к факторам ценностной высоты и объективной связи, имеющих значение в ordo amoris. Преданность нам человека ceteris paribus является основанием для того, чтобы обратить на него большую любовь, чем на того, кто нас любит меньше.

При этом мы не имеем в виду ту роль, которую может играть его любовь к нам в зарождении нашей любви к нему. Часто случается, особенно в любви между мужчиной и женщиной, что любовь одного человека воспламеняет любовь другого, причем уже имеет место взаимная объективная связь в вышеупомянутом смысле и любовь одного вызывает любовь другого. Но это связано не с ordo amoris, а с той ролью, которую может играть любовь другого человека в мотивации моей любви к нему. Точно так же к этому не имеет отношения та общая роль, которую играет проявляемая к нам симпатия в возникновении нашей ответной симпатии. Этого не должно быть, однако чаще всего это именно так: симпатия к нам, восхищение нами, интерес к нам пробуждают наш ответный интерес и теплое отношение к другому человеку. Это также относится к вопросу мотивации. Здесь же речь идет о том, в какой мере любовь другого человека к нам, когда он нас никак особенно не привлекает как личность, содержит в себе «задание» обратить на него нашу любовь -– становятся ли в этом случае наши отношения с ним иными по сравнению с отношениями с тем, кто не проявляет к нам особого интереса, и не возлагают ли на нас эти новые отношения обязанность любить его больше. Это вопрос о том, насколько его любовь ко мне дает ему объективное «право» на мою любовь.

В этом случае мы имеем ordo amoris в рамках определенного типа любви, не имеющего отношения к дружеской или супружеской любви. Заставить себя дружить мы не можем, и если другой человек не привлекает меня в этом плане, то никакая любовь с его стороны не вызовет ответной любви, если только он в своей любви не раскроется передо мной совершенно по-новому и это не вызовет во мне любви.

Поэтому в том случае, когда другой человек не привлекает меня, речь идет не о его праве на мою дружбу, а о благожелательном интересе к нему с моей стороны, проявляющемся в сочувствии ему, в обязанности оказания ему благодеяний любви – при отсутствии дружеской любви, которая обычно лежит в основе таких благодеяний – в большем внимании к нему, в более частом общении с ним. То, что он нас особенным образом любит, означает, что между ним и нашей душой существует объективная связь. И эта связь обязывает нас больше заботиться о нем, чем о ком-то другом, кто нас не любит.

Дух caritas требует от нас того, чтобы мы не только относились к этому человеку так, как следует относиться к любому ближнему, даже ненавидящему нас, но и, например, уделяли больше времени общению с ним. Если необходимо решить, чье приглашение я должен предпочесть – упомянутого человека или того, кто, возможно, привлекательней и интересней для меня, но который сам намного меньше интересуется мною, чем первый человек, то определенную роль здесь должно играть и то, кто из них меня больше любит, кому из них мое присутствие приносит большую радость. Но все это имеет силу только ceteris paribus. Там, где идет речь только о точке зрения, имеющей значение для ordo amoris, достаточно установить, что обращенная к нам любовь представляет собой такую связь, которая также имеет значение для ordo amoris, хотя в этом случае речь идет больше о благодеяниях любви, чем о любви как прочувствованном ответе. Однако следует добавить, что то обстоятельство, насколько сильно нас любит другой человек, какую роль мы играем в его жизни, имеет значение также и для ordo amoris в рамках обоюдной объективной связи, т.е. взаимной любви. Если из двух друзей, которых мы в равной мере любим, один любит нас глубже, то это также имеет значение для ordo amoris. Но это опять-таки не означает, что мы как друга должны его любить больше – в этом чувстве мы не властны, но мы должны отдавать ему предпочтение во многих ситуациях, мы должны сознавать, что обязаны отблагодарить его большей любовью – в той мере, в какой она выражается в делах.

4. Категориальное своеобразие соответствующей любви

Четвертый фактор, который может быть определяющим для ordo amoris, тесно связан с категориальным своеобразием любви. Здесь идет речь о том, какое значение имеет категориальное своеобразие для любви как таковой или, точнее говоря, в какой мере категориальный характер соответствующей любви дает право на большую силу любви к нам как таковой. Так, совершенно ясно, что любовь к Богу, даже если не учитывать ценностную иерархию, уже по причине своего категориального своеобразия, куда относится абсолютная преданность и молитвенное поклонение, требует безусловного предпочтения в рамках любви как таковой. Очевиден совершенно эксклюзивный характер любви к Богу, поскольку существует только один-единственный Бог. «Любить больше всего остального» – это требование несомненно касается любви как таковой. Нечто аналогичное мы видим и в случае супружеской любви.

Любовь между мужчиной и женщиной и брак

Категориальное своеобразие любви между мужчиной и женщиной, ее характер как выбора, ее необыкновенная жертвенность, принесение в дар собственного сердца – все это содержит в себе требование отвести любимому человеку первое место в нашей душе. И это не только притязание – такая любовь формально за ключает в себе тенденцию занимать первое место. Мы ожидаем от Ромео, чтобы он любил Джульетту больше всех остальных людей. Но в нашем контексте важно увидеть, что супружеская любовь в силу своего категориального характера как такового законно претендует на первое место – и это притязание, как правило, автоматически удовлетворяется, пока любовь находится в полном расцвете.

Когда мы говорим, что супружеская любовь в силу своего категориального характера требует себе первого места среди всех привязанностей к разным людям, и поэтому утверждаем, что любимого такой любовью мы должны любить больше всего, то под словом «любить» мы, очевидно, подразумеваем просто любовь, а не супружескую любовь. Ибо, как мы видели, в один и тот же момент мы можем любить такой любовью только одного человека. Нелепо говорить в смысле нравственной заповеди о том, что мы обязаны его любить такой любовью больше всех остальных. В рамках этой эксклюзивной категории любви не имеет смысла ставить вопрос о большей или меньшей любви по сравнению с любовью к другим людям. Но, пожалуй, имеет смысл говорить о том, что человек, любимый супружеской любовью, в силу категориального своеобразия такой любви имеет право на самую большую любовь в рамках любви как таковой.

Говоря об ordo amoris, мы, во-первых, можем иметь в виду факторы, обусловливающие то, что я обязан любить одного человека больше, чем другого. Но мы можем также интересоваться факторами, которые требуют, чтобы какой-нибудь человек находился на самом первом месте для нас, чтобы он всецело владел нашим сердцем. Это различие отпадает, когда речь идет о любви к Богу, относящейся к абсолютной личности. В этом случае преимущество перед остальными категориями любви абсолютно, и все, что мы рассматривали: иерархия ценностей, категориальное своеобразие, сила и качество любви несомненно требуют, чтобы мы любили Бога не только больше любого тварного создания, но и чтобы мы отвели Ему такое место в нашем сердце, которое не подлежит никакому сравнению с тем, которое может занять самый любимый человек.

Но как только речь заходит о любви к человеку, то возникают два различных вопроса: во-первых, вопрос о том, кто именно имеет право на то, чтобы его любили больше других, – кого мы обязаны больше любить. Во-вторых, мы спрашиваем: в каких случаях человек имеет право на первое место в нашем сердце, т.е. не только на то, чтобы быть более любимым, но и на то, чтобы быть тем, кого больше всего любят любовью как таковой⁷⁰.

Мы сейчас займемся вопросом о том, в каких случаях мы обязаны отвести другому человеку первое место. До сих пор мы рассматривали факторы, обусловливающие лишь относительно более сильную любовь. Теперь мы обратимся к вопросу о том, какие факторы лежат в основе требования отвести другому человеку первое место в нашем сердце.

Возникает вопрос, сохраняется ли требование отводить человеку, любимому нами супружеской любовью, первое место и с точки зрения любви как таковой даже тогда, когда первоначально это первое место было занято матерью, братом и т. д. Мы встречаем человека, в которого влюбляемся и на котором хотим жениться. Он отвечает нам взаимностью, и мы обручаемся. Но мать или сестра уже задолго до этого были для нас на первом месте. Мать или сестра были тем человеком, к которому мы были больше всего привязаны, который играл самую большую роль в нашей жизни, которого мы любили больше всех. И такое положение вещей не обязательно изменяется, когда мы влюбляемся в кого-либо как в мужчину или женщину. Требование отвести первое место, которое, как мы видели, связано с супружеской любовью как таковой, в значительной степени варьирует в зависимости от полноты нашей связи с невестой или женихом, в зависимости от глубины и силы любви, которая ниспослана нам по отношению к ним – это требование может иметь место и являться важным фактором в зависимости от того, что из себя представляет их любовь к нам. Существуют необычные ситуации, в которых мать, дочь или сын являются тем единственным человеком в нашей жизни, когда вследствие его необыкновенной индивидуальности ценностный ответ отводит именно ему первое место также и в нашей личной жизни и когда обоюдная связь столь уникальна, столь глубока, так воодушевляет обоих, что она помимо всякого своего категориального своеобразия, по причине лишь своей индивидуальной глубины, с полным правом претендует на первое место в нашем сердце. Если это такой случай, то хотя супружеская любовь и не исключается, однако уже заведомо существует конфликт между содержательным требованием этой уникальной связи с матерью, дочерью, сестрой, братом или другом и формальным требованием супружеской любви. И та и другая законно претендуют на первое место в сердце человека. Решающим в этом случае будет глубина и возвышенность отношений. Эта содержательная точка зрения сугубо индивидуального случая имеет решающее значение по сравнению с приматом, основанным на категориальном характере любви. Разумеется, это означает несовершенство любви, пусть даже и неизбежное: она в этом случае не является тем, чем она должна быть по своей сути.

Излишне говорить, что эти уникальные случаи, когда кто-то является для нас единственным человеком, хотя мы и не любим его супружеской любовью, следует четко отделять от всех незаконных привязанностей, будь то животная привязанность матери к своему сыну, когда мать видит в нем продолжение собственного существа и поэтому стихийно отдает ему предпочтение даже перед собственным мужем, или привязанность сына или дочери к своей матери, которые находятся под таким ее влиянием, что постоянно держатся за ее юбку и неспособны ни к какой самостоятельной личной жизни. Такие привязанности не заслуживают названия истинной любви, и их главенствующая роль по меньшей мере незаконна. У них отсутствует ценностноответная основа, им несвойственна подлинная глубина и возвышенность.

Категориальные требования уже не играют никакой определяющей роли в тех случаях, когда речь идет об уникальной ценностной данности, когда любимый человек представляет собой такую неповторимую индивидуальность, что ценностный ответ совмещается здесь со всеми прочими элементами объективного соответствия друг другу. Является ли самый любимый человек доче рью, подругой, матерью – это отступает на задний план по сравнению с индивидуальным ценностным ответом; мы любим этого человека не потому, что он является матерью, дочерью, сыном и т. д., а потому, что он является такой индивидуальностью.

Таким образом, здесь имеют место две различные иерархии ценностей. Первая связана исключительно с необыкновенным рангом одного или обоих любящих, а также с их глубоким внутренним сходством, с их взаимопониманием и общением в высоких объектных и ценностных сферах. Если нам дарованы такие отношения, то они претендуют на первое место среди всех человеческих привязанностей в нашей жизни – более того, они законно требуют этого первого места.

Это требование основано исключительно на содержательном своеобразии данной любви и поэтому зависит от ее особенного индивидуального характера.

Вторая иерархия определяет требование, вытекающее из категориального характера супружеской любви. но имеет формальную природу, оно связано с общим характером данного вида любви, с ее исключительностью, с тотальной преданностью и избирательностью. Никаким другим отношениям – с матерью ли, ребенком, другом – не свойственно подобное формальное требование первого места. Такое законное требование, как мы видели, может еще иметь место только в силу уникальных индивидуальностей любящих – но здесь эта роль никоим образом не является заложенной в категориальном характере соответствующей любви «реализацией» этой категории. Как раз наоборот: такое исключительное место в нашем сердце человек занимает вопреки категориальному характеру соответствующей любви.

В случае супружеской любви именно выполнение формального требования данной категории любви приводит к тому, что в каждом конкретном случае человек, любимый такой любовью, становится самым нужным для нас человеком вообще, занимает в нашем сердце первое место и любим нами больше всех остальных. Поэтому мы можем сказать, что, за исключением тех уникальных случаев, когда на первое место имеет законное право другая любовь в силу своего индивидуального характера, преимущество перед всеми другими видами любви должна иметь супружеская любовь, если дело доходит до полной взаимности.

Это еще усиливается, если любовь между мужчиной и женщиной увенчивается браком и находит свое полное завершение в согласии и физическом единстве. Последнее является той причиной, по которой в ordo amoris супруг стоит на первом месте в рамках любви к человеку. Этот примат основан на взаимопроникновении взглядов супружеской любви, на категориальном своеобразии такой любви и на вытекающем из нее согласии и физической преданности друг другу.

Брак как таковой является логическим следствием примата любви между мужчиной и женщиной, основанном на ее категориальном характере. То, что дело доходит и до объединения внешних сторон жизни, до формального объединения на всю жизнь, – более того, то, что мы хотим стать «единой плотью» с любимым человеком – все это определяет его уникальное значение для нас. Факт заключения брака с ним есть ярчайшее объективное выражение примата, основанного на взаимности супружеской любви. Если имеет место такая любовь и нет никаких препятствий для заключения брака, то он должен быть заключен.

Если сам брак является следствием примата супружеской любви, то он одновременно является усилением этого примата. В той же мере, в какой требование верности становится гораздо важнее в результате брака, усиливается и требование «большей» любви к данному человеку, чем к кому-то другому, требование отвести ему первое место в нашем сердце.

Решительная преданность, заключающаяся в супружеской любви как таковой, очевидно, приобретает новый характер в результате добровольного согласия, когда мы раз навсегда решаем жить с другим человеком одной жизнью, и тем более в результате уникальной передачи себя самого другому человеку в consummatio брака (в завершающем акте бракосочетания). Мы далеки от мысли каким-либо образом преуменьшать это усиление. Это, с одной стороны, усиление, а с другой – нечто совершенно новое. И то и другое требование примата в нашем сердце соотносятся между собой как росток и полный расцвет. Их разделяет пропасть, что выражается в том, что брак нерасторжим и является таинством. Но это уже выходит за рамки нашей проблемы.

Но несмотря на это было бы ошибочным утверждать, что из согласия и consummatio – даже без лежащей в их основе любви – вытекает требование любить супругу или супруга больше, чем другого человека.

Мы не можем, однако, закончить рассмотрение вопроса о примате любви между мужчиной и женщиной, не указав на интересное обоснование примата брачной любви, данное св. Фомой, которое, как нам представляется, содержит в себе различные серьезные ошибки. Св. Фома говорит в отношении любви мужчины к женщине, что первый обязан любить ее больше всех остальных людей потому, что она является частью его тела.

Во-первых, здесь игнорируется классическая мотивация брака. Другой человек становится частью моего тела в результате того, что я его люблю. При этом св. Фома считает, что примат такой любви начинается только с брака, и, вместо того чтобы видеть в согласии и в consummatio увенчание любви между мужчиной и женщиной, он рассматривает бракосочетание с другим человеком в качестве мотива брачной любви.

Согласно такому взгляду, нет никакого основания особенно любить другого человека, если он еще не вступил со мной в брак.

Однако помимо игнорировании того, что требование рассматриваемого примата заключается уже в добрачной любви, а также того, что брачная любовь является лишь следствием согласия и физического единства, здесь содержится еще одна ошибка.

Это не только сведение предпочтения в ordo amoris к согласию и consummatio – к заключению брака – и игнорирование требования, основанного уже на добрачной любви. Но и в качестве основания приводится не обязательство, вытекающее из согласия и из consummatio брака, а тот факт, что супруга является «частью моего тела». Любовь к своему телу распространяется на другого человека, так что здесь идет речь о расширенном себялюбии.

Мы уже видели раньше, насколько нелепо выводить любовь к другому человеку из себялюбия. Здесь же в качестве мотива данной любви и ее предпочтения всему остальному рассматривается высшая степень интимности, заключающаяся в «слиянии плоти», в окончательном единении с другим человеком.

При этом доводится до крайности смешение причины и следствия. Такая близость, такая интимность является завершением существующей любви, а ни в коем случае не мотивом. Я хочу иметь такие близкие отношения с другим человеком потому, что я его люблю такой любовью. Близость не может быть причиной любви. Она является следствием любви и теряет свой подлинный богоугодный смысл союза, если мы рассматриваем другого человека как продолжение нас самих.

Как мы уже видели выше, любая привязанность, основанная на том, что я вижу в другом человеке продолжение собственного «я», является не любовью, а чем-то совершенно иным.

Дружеская любовь

После того как мы осветили причины, по которым любовь к супругу или супруге и уже добрачная любовь должны занимать первое место в рамках любви к человеку, мы теперь обратимся к вопросу о том, какие факторы обусловливают «большее» чувство в дружеской любви.

Говоря о «дружеской любви», мы хотя и обозначаем тем самым особую категорию любви, однако такую, которая объемлет собой бесчисленные оттенки данного чувства. Хотя также и в супружеской любви наблюдаются различия, связанные с ее качеством, глубиной и возвышенностью, интенсивностью и масштабом, тем не менее ее категориальный характер не вызывает сомнений, и она резко отличается по своим свойствам от других категорий любви.

Это обусловлено ее решительным и избирательным характером.

В дружеской же любви, очевидно, имеет место значительная градация, связанная также и с категориальным характером. Слово «друг» может иметь в различных случаях различное звучание и содержание. Мы можем называть друзьями людей, с которыми нас связывают многолетние отношения, с которыми мы многое пережили. Но мы можем называть друзьями и тех, с кем мы связаны глубочайшими узами, кто играет в нашей жизни фундаментальную роль. И между двумя этими полюсами пролегает целая градация совершенно разных, более или менее близких отношений. Мы можем называть друзьями людей, если мы находим с ними взаимопонимание в определенных областях, если они нам симпатичны, если мы убеждены во взаимной благожелательности и интересе друг к другу. Но дистанция между такими отношениями и отношениями между Давидом и Ионафа-ном, Пиладом и Орестом, св. Августином и Алипием огромна, и то место, которое должен занимать в нашем сердце согласно ordo amoris наш друг или подруга, очевидно полностью зависит от вида дружбы, ее силы, степени объективной предназначенности и того особого слова, которое было произнесено Богом между нами.

Категориальный характер дружеской любви в отличие от супружеской, родительской любви, любви детей к своим родителям и т. д. не заключает в себе требования «большей» любви; эта любовь не подсказывает нам, на какое место в нашем сердце имеет право наш друг.

Если мы исходим из категориального характера дружеской любви, о котором я говорил в своей книге «Метафизика социального», а не из того особого слова, которое произносится между друзьями в сугубо индивидуальном случае какой-нибудь уникальной дружбы, то мы можем утверждать лишь то, что любой друг – даже не очень близкий – имеет право на большую любовь с нашей стороны, чем простой знакомый, не являющийся нашим другом.

При этом мы отвлекаемся от любви к ближнему и требований, связанных с бедой другого человека, с тем, что он нуждается в помощи, объективно «нуждается» в нас. Мы имеем в виду только то, что даже не очень близкий друг имеет право на внимание с нашей стороны, на сочувствие к нему, которое мы не обязаны проявлять по отношению к просто знакомому человеку. То, что было бы черствостью по отношению к другу, не является таковой по отношению к знакомому, если только в связи с тем особым положением, в котором он находится, он не претендует на большее внимание с нашей стороны, на большую любовь к нему как к ближнему.

Родительская любовь

Другая ситуация в отношении ordo amoris имеет место в любви родителей к своим детям.

Решающую роль в том, какое место следует отвести детям согласно ordo amoris, здесь играет фактор объективной связи, предшествующей любому ценностному ответу на их индивидуальность.

Мы увидим, какие факторы, помимо объективной связи, мотивируют эту любовь, когда будем обсуждать ниже различные типы любви в отдельности, – такие, например, как, прежде всего, ценностный ответ на обнаженную данность личности, на ценность человека как такового и, тем более, в таком беспомощном, трогательном положении. Но эту ценность не отделить здесь от объективной связи, ибо эта ценность благодаря ей и выдвигается на первый план. Однако здесь нам важны не мотивы родительской любви, а вопрос об ordo amoris, и здесь мы должны делать различие между маленьким ребенком – не старше десяти или двенадцати лет – и взрослым ребенком. Родительская любовь имеет особый характер в период между бессознательным существованием их ребенка и тем временем, когда уже наблюдается определенное развитие личности. Здесь не только ребенок находится на особом попечении своих родителей, постоянно нуждается в их помощи и заботе, но и любовь как таковая отвечает здесь на нечто другое. Помимо того, что она отвечает здесь лишь на голую ценность человеческого существования, а впоследствии – на ценность развившейся индивидуальности, эта любовь носит специфический характер надежды, предвосхищения. В этот период ребенок в некотором отношении претендует на следующий по значению ранг после любви к супруге или супругу. Здесь опять-таки этого предпочтения требует категориальный характер данной любви еще до всякой зависимости предпочтения от индивидуальности ребенка.

Мы говорим «в некотором отношении» потому, что здесь могут пересекаться различные требования, проистекающие из особых индивидуальных отношений, напри мер из необыкновенных отношений с матерью, с братом, сестрой или с другом.

Однако в одном отношении категориальный характер рассматриваемых отношений требует безусловного предпочтения этой любви всем остальным видам любви к человеку, кроме супружеской любви. Мы имеем в виду аспект любовной заботы, повышенного внимания, интереса, благодеяний любви. В этом отношении собственный ребенок, очевидно, занимает совершенно исключительное место. Он занимает это место, во-первых, потому, что он ребенок и как таковой требует заботы и нежной преданности. Но он занимает это место также и потому, что это наш ребенок, а не ребенок других родителей. Уже первое обстоятельство – то, что он является ребенком, а не взрослым – дает ему преимущество в этом отношении по сравнению с друзьями, взрослыми братьями и сестрами и родителями, которые не нуждаются так в заботе как ребенок. Однако это преимущество проявляется только тогда, когда это наш ребенок, когда сюда добавляется объективная связь. И этот второй фактор, кроме того, сам по себе является основанием предпочтения собственного ребенка. Оно отчетливо проявляется в том, что наши собственные дети имеют право в первую очередь рассчитывать на нашу любовь по сравнению с чужими детьми.

Но при этом следует отметить, что это преимущество распространяется и на приемных детей. В этом случае также имеет место объективная связь, хотя она и не дана нам заведомо, как в случае отношений с собственными детьми, а является результатом социального акта усыновления, который был осуществлен с полным сознанием его ответственности.

Нетрудно видеть, что собственный ребенок, в силу ли своего рождения от нас или усыновления нами, занимает такое предпочтительное место в связи с требуемой им нежной заботой, вниманием, защитой. Здесь отношение к ребенку связано с необыкновенной ответственностью, с нравственным долгом, который может иметь место и тогда, когда наше сердце совершенно холодно. Это преимущество основано на объективной связи, а также на том, что ребенок «нуждается» в нашей любви, на том, что в своей беспомощности он трогает наше сердце.

Но было бы большой ошибкой думать, будто наш собственный ребенок претендует только на нашу нежную заботу. Он претендует также и на нашу любовь как на голос нашего сердца, как на прочувствованный уникальный ценностный ответ.

Ребенок взывает к нашей любви как таковой. Он обращается к нашей сердечной преданности, к необыкновенной любовной теплоте; он должен быть охвачен этой любовью, вырастать под ее защитой, расцветать под солнцем этой любви. Такую любовь не может заменить никакая забота, связанная с чистым долгом, как бы она ни была совершенна. Здесь имеет сугубое значение tua res agitur: любить ребенка – это мое дело, собственный ребенок – это res amanda (то, что необходимо любить).

Конечно, бывает, как уже сказано, и так, что необыкновенные отношения с матерью, отцом, братом, сестрой или другом законно заставляют нас любить их еще больше, чем собственного ребенка. Но это не должно ограничивать нашей преданности ребенку и любви к нему, не должно подавлять ее. Ребенок всегда должен пользоваться такой любовью, в которой он нуждается. Более того, в определенном смысле такие глубокие отношения с другим человеком должны сделать нас более способными любить вообще и тем самым дать новый толчок нашей любви к ребенку. В любви к супругу или супруге такое одновременное придание размаха нашей любви к ребенку даже очевидно. Но это, конечно, должно иметь место и во всякой большой любви.

Предпочтение, продиктованное ordo amoris, и незаконное предпочтение любимых людей

В связи с ordo amoris мы должны также вернуться к вопросу, который уже затрагивали. С одной стороны, ordo amoris существует и в рамках естественной любви, и следовать ему – это нравственный долг. Здесь обязательно предпочтение супруги, невесты, ребенка, родителей, друга. Эта проблема не столько связана с самой любовью, с ее силой, глубиной, сколько с благодеяниями, оказываемыми любимому человеку, или с защитой его от неприятностей. Она связана со сферой действия и с приматом заботы об объективном благе любимого человека.

Существующая любовная связь или любовный союз совершенно законно дают любимому право на то, чтобы его предпочли во многих ситуациях и во многих отношениях. С другой стороны, любовь к ближнему запрещает эгоизм, подробно рассмотренный нами в главе XI, к которому легко может привести предпочтение. Где проходит граница, разделяющая продиктованное ordo amoris правомерное и даже обязательное предпочтение и неправомерное предпочтение? На эту трудную проблему мы уже указывали раньше.

Мы говорили, что незаконно любое предпочтение, не учитывающее всех остальных объективных требований. То, что я стараюсь помочь своей жене занять хорошее место в поезде, совершенно законно. То, что меня это заботит больше, чем удобства постороннего человека, тоже совершенно законно и соответствует ordo amoris. Но если я вижу, что очень старый человек или инвалид также ищет удобное место, то я должен уступить это место ему. Существует много обязанностей, которые в определенной ситуации будут иметь преимущество перед требованием ordo amoris.

Но здесь важно подчеркнуть, что требования ordo amoris сами по себе законны – и они отменяются как таковые не потому, что caritas в определенных ситуациях обязывает нас не выполнять их. Более того, ordo amoris столь незначительно противопоставлен caritas, что последняя даже диктует нам учитывать его требования, если только другие нравственные обязанности не требуют отказаться от предпочтения, обусловленного ordo amoris.

Ведь общим правилом является отказ в некоторых ситуациях от требований определенных нравственных ценностей ради требований более высоких нравственных ценностей. Я обязан выполнять как таковое свое обещание помочь другу в его важном деле. Но если на пути к нему я вижу человека в положении, угрожающем его жизни, то должен по крайней мере на время отложить выполнение своего обещания. Или, например, когда два незнакомых мне человека находятся в большой беде, а я могу помочь только одному из них, то очевидно, что я должен помочь тому, чья беда больше.

Это правило имеет силу всегда, когда требование, связанное с ordo amoris вступает в конфликт с требованием более высокой нравственной ценности. Решающее значение здесь имеет более высокая ценность.

Но как раз caritas и обязывает нас выполнять требование ordo amoris. Было бы преступлением именно против caritas не заботиться в первую очередь о всяческом благополучии любимого супружеской любовью человека, если только объективное право постороннего на внимание к себе не обязывает нас в определенной ситуации отвести ему первое место. Но было бы ceteris paribus недостатком доброты, черствостью не учитывать во всех деталях примат, являющийся следствием логоса таких отношений и их категориального характера. То же самое касается и отношения родителей к своим детям. Собственные дети имеют право на то, чтобы родители прежде всего заботились о их благе, чтобы они отдавали предпочтение последнему – опять-таки ceteris paribus – перед благом чужих детей. Поэтому часто с полным правом подчеркивается, что caritas должна в первую очередь проявляться по отношению к людям, которые нам близки и с которыми мы вместе живем. Не выполняющий требования ordo amoris одновременно погрешает и против caritas. И это ставит нас перед лицом другой важной проблемы, связанной с отношением между ordo amoris и caritas.

Caritas, ее живая торжествующая доброта требует от нас также и того, чтобы в своих различных отношениях с другими людьми, строящихся на естественной любви, мы поступали в соответствии с логосом этих отношений, чтобы мы уважали право другого человека на наше внимание к нему, основанное на нашей взаимной любви. То, что при определенных дружеских отношениях было бы проявлением бессердечия, далеко не так при других отношениях. Было бы странным не сообщить близкому другу о важном событии в моей жизни, о котором я могу не говорить менее близкому другу. Редко писать любимому супружеской любовью человеку при длительной разлуке с ним – это значит погрешить против ordo amoris и проявить бессердечие. Если же я редко пишу другу, то это может быть в порядке вещей. Подобных примеров можно привести множество.

Это распространяется также на сферу проявления чувств, особенно на сферу проявления нежных чувств. В любви между мужчиной и женщиной уместно многое, что неуместно в дружбе.

Естественно, я здесь не принимаю во внимание выходящую далеко за пределы сферы нежных чувств физическую близость, которая законна и уместна только в браке. Например, я имею в виду то, что в любви между мужчиной и женщиной одним из партнеров будет восприниматься как недостаток любви то обстоятельство, что другой не испытывает потребности в поцелуях. Я говорю «потребности», поскольку до брака или по крайней мере до помолвки могут быть достаточные нравственные основания не удовлетворять этой потребности. Но если нет потребности – это говорит о недостаточной любви.

Подводя итог, мы можем сказать: ordo amoris влияет на все наше поведение по отношению к любимому человеку. И выполнять то, что требует ordo amoris, предписывает также и дух caritas. To, что при одних любовных отношениях будет являться бессердечием, не будет таковым при других. Факторами, обусловливающими логос соответствующих отношений, являются, во-первых, категориальный характер данной любви, а во-вторых – качество и сила любви как таковой – или, выражаясь иначе, «слово», которое произнес Бог между двумя любящими.