Все, что мы видим вокруг, пожрет ненасытное время;

    Все низвергает во прах; краток предел бытия.

    Сохнут потоки, мелеют моря, от брегов отступая,

    Рухнут утесы, падет горных хребтов крутизна.

    Что говорю я о малом? Прекрасную сень небосвода,

    Вспыхнув внезапно, сожжет свой же небесный огонь.

    Все пожирается смертью; ведь гибель - закон, а не кара.

    Сроки наступят - и мир этот погибнет навек.

    Крисп, ты - сила моя и спасенье скользящего в бездну,

    Крисп, украшение ты форума древнего; власть,

    Крисп, ты являл, лишь желая скорее помочь человеку,

    Берегом был и землей ты в катастрофе моей.

    Мне ты - единая честь и оплот в опасностях верный,

    Ныне для скорбной души ты - утешенье одно.

    Крисп, ты прекрасная вера и милая пылкая доблесть;

    Сердце всегда у тебя медом Кекропа полно.

    Красноречивому деду, отцу ты великая слава,

    Кто б ни лишился тебя, станет изгнанником он:

    В неумолимой земле я распластан, придавленный к скалам,

    Сердце ж с тобой, и его не оторвать от тебя.

    "Дружбы царей избегай", - поучал ты в речении кратком:

    Это большая беда все же была не одной.

    Дружбы еще избегай, что блистает чрезмерным величьем,

    И сторонись от всего, что восхваляют за блеск!

    Так, и могучих владык, прославляемых громкой молвою,

    Знатных домов, что тяжки происхожденьем своим,

    Ты избегай; безопасный, их чти издалека, и парус

    Свой убери: к берегам пусть тебя лодка несет.

    Пусть на равнине фортуна твоя пребывает и с равным

    Знайся всегда: с высоты грозный несется обвал!

    Нехорошо, если с малым великое рядом: в покое

    Давит оно, а упав, в пропасть влечет за собой.

    Кордуба, ныне власы распусти и оденься печалью,

    Плача, над прахом моим должный исполни обряд.

    Дальняя Кордуба, ныне оплачь твоего песнопевца,

    Тяжко горюя теперь, а не иною порой.

    И не тогда, когда в мире столкнулись враждебные силы

    И налегла на тебя злая громада войны.

    Ты, пораженная горем двойным, от обоих страдала, -

    Были врагами тебе Цезарь тогда и Помпей;

    И не тогда, когда триста смертей тебе причинила

    Ночь лишь одна, что была ночью последней твоей;

    Не лузитанский когда твои стены рушил наемник,

    Прямо в ворота твои вражеский меч ударял.

    Доблестный твой гражданин и слава твоя очутился

    В сонмище бед: распусти, Кордуба, ныне власы!

    Но благодарен тебе я: природа тебя поместила

    Вдаль, к Океану, - и ты меньше страдаешь вдали.

    Малым я полем владею, доходом и скромным и честным,

    Но доставляют они мне беспредельный покой.

    Дух мой, не ведая страха, с одним лишь спокойствием дружен

    И не страшится злодейств, что за бездельем идут.

    Пусть привлекают других и война, и курульные кресла, -

    Все, что лелеет в себе тщетную радость свою.

    Почестей я не ищу; быть бы частью народа простого

    И до последнего дня днями своими владеть.

    Нет, несчастье одно в подобной жизни,

    Что счастливой считаете вы ложно:

    На руках созерцать камней сверканье,

    Или ложе отделать черепахой,

    Или нежить свой бок мягчайшим пухом,

    Пить из кубков златых, на алом лежа,

    Царской трапезой тяжко стол уставив,

    Все, что было с полей ливийских снято,

    Положив, не вместить в одной кладовой.

    Но не быть у толпы в фаворе - счастье,

    Не бояться, дрожа, любой невзгоды,

    Не пылать, обнажив оружье яро;

    Кто сумеет таким пребыть, сумеет

    Самую подчинить себе Фортуну.

    Злом подстрекаемы чьим рвутся нежные узы - не знаю:

    Этой великой вины взять на себя не могу.

    Зло навалилось, и силы сгубило сжигающим жалом, -

    Рок ли виною тому или виной божество?

    Что понапрасну богов обвинять?

    Хочешь, Делия, правды?

    Дан я любовью тебе, отнят любовью одной.

    Отнят Крисп у меня, мой друг, навеки;

    Если б выкуп за друга дать я мог бы,

    Я свои разделил бы тотчас годы,

    Лучшей частью моей теперь оставлен;

    Крисп, опора моя, моя отрада,

    Гавань, высшее счастье: мне отныне

    Уж не будет ничто отрадой в жизни.

    Буду дни я влачить опустошенный:

    Половина меня навеки сгибла!

    Греция, скошена ты многолетней военной бедою,

    Ныне в упадок пришла, силы свои подорвав.

    Слава осталась, но Счастье погибло, и пепел повсюду,

    Но и могилы твои так же священны для нас.

    Мало осталось теперь от великой когда-то державы;

    Бедная, имя твое только и есть у тебя!

    Звонкое ухо, зачем ты все ночи звенишь непрестанно,

    Молвишь не знаю о ком, вспомнившем ныне меня?

    "Ты вопрошаешь, кто это? Звучат тебе уши ночами,

    Всем возвещая: с тобой Делия так говорит".

    Делия правда со мной говорит: дуновенье приходит

    Нежное тихо ко мне в шепоте милом ее, -

    Делия именно так молчаливые таинства ночи

    Голосом тихим своим любит порой нарушать:

    Да, не иначе, сплетением рук обняв мою шею,

    Тайные речи вверять близким привыкла ушам.

    Я не узнал: до меня ее голоса образ доходит,

    В звоне тончайшем ушей сладостный слышится звук.

    Не прекращайте, молю, непрерывным струиться звучаньем!

    Молвил, - а вы между тем смолкли, увы, навсегда.