Глава шестнадцатая
Годрикова Лощина
Дата последней редакции: | 03.08.2007 |
Переводчик: | Eide |
Бета: | Амели |
Гамма: |
Гарри вспомнил о случившемся через пару секунд после того, как проснулся следующим утром. И понадеялся, совсем по-детски, что это был всего лишь сон и Рон никуда не ушел. Однако, когда он повернул голову, койка друга была пуста. Она притягивала его взгляд, как если бы на ней лежало безжизненное тело. Гарри спрыгнул с кровати, стараясь не смотреть в ту сторону. Гермиона, которая уже возилась на кухне, не пожелала Гарри доброго утра и даже отвернулась, когда он проходил мимо. «Он ушел», – сказал себе юноша. Он ушел. Гарри пришлось мысленно повторять это снова, пока он умывался и одевался, как будто повторение могло помочь притупить боль. Он ушел и больше не вернется. Гарри знал, что так и случится – ведь стоит только покинуть это место, магия защитных чар помешает Рону найти их.
Гарри с Гермионой позавтракали в тишине. Глаза девушки покраснели, а веки припухли, будто она не спала вовсе. Собирая вещи, Гермиона долго возилась. Гарри понимал, что она хочет задержаться на берегу реки. Несколько раз он замечал, как она напряженно оглядывается по сторонам, должно быть, обманывая себя, что слышит шаги сквозь сильный шум дождя, но рыжеволосая голова так и не мелькнула среди деревьев. Несколько раз Гарри, подражая ей, тоже оглядывался (потому что и сам не мог не надеяться чуть-чуть), но не видел ничего кроме мокрых стволов. И каждый раз в нем вскипала ярость. Он будто слышал слова Рона: «Мы думали, ты знаешь, что делаешь!», и продолжал паковать вещи с тяжелым сердцем.
Вода в мутной реке, возле которой они сидели, быстро поднималась и грозила скоро выйти из берегов. Они на целый час дольше, чем обычно, пробыли в своем палаточном лагере. Наконец, полностью перекопав свой ридикюль три раза, Гермиона больше не могла найти поводов задержаться здесь. Взявшись за руки, они с Гарри аппарировали на обдуваемый ветерком и покрытый вереском холм. Гермиона отпустила руку Гарри, отошла от него и села на камень, уткнувшись лицом в колени. Плечи ее тряслись – от всхлипов, как понял Гарри. Он хотел было пойти и утешить ее, но ноги будто приросли к месту.
В душе он чувствовал холод и пустоту, снова и снова вспоминая презрительное выражение на лице Рона. Гарри зашагал прочь через вереск, вокруг рыдающей Гермионы, произнося заклинания, которые она обычно использовала для их защиты.
Они ни разу не упомянули Рона в последующие несколько дней. Гарри был настроен больше никогда не произносить его имени, и Гермиона, видимо, понимала, что бессмысленно на него давить. Но иногда, по ночам, Гарри слышал, как она плачет, думая, что он заснул. Между тем Гарри обзавелся привычкой доставать карту Мародеров и рассматривать ее при свете палочки. Он ждал, когда точка с пометкой «Рон» снова появится в коридорах Хогвартса, чтобы убедиться, что Рон вернулся в безопасный замок, где его защитит положение чистокровного волшебника. Однако Рон так и не появился, и через некоторое время Гарри поймал себя на том, что вынимает карту, чтобы отыскать на ней Джинни в спальне девочек, мечтая, что она почувствует его взгляд сквозь сон, как-нибудь поймет, что он думает о ней, надеясь, что у нее все хорошо.
Днями они были поглощены рассуждениями о том, где может находиться меч Гриффиндора, но чем больше перебирали места, куда Дамблдор мог его спрятать, тем более безнадежными и искусственными казались их предположения. Гарри долго ломал голову, но так и не смог вспомнить, чтобы Дамблдор хоть раз упомянул место, где мог что-нибудь хранить. Иногда юноша сам не знал, на кого больше злится – на Рона или на директора. «Мы думали, ты знаешь, что делаешь… Мы думали, Дамблдор сказал тебе, что делать… Мы думали, у тебя есть нормальный план!»
Он не мог не признаться себе, что Рон был прав. Дамблдор оставил его практически ни с чем. Они нашли один хоркрукс, но не знали способов, как его уничтожить. Остальные же как были, так и остались недосягаемы. Отчаяние грозило затопить его с головой. Теперь он сомневался, что правильно поступил, согласившись взять друзей в это сложное и бессмысленное путешествие. Он ничего не знал, у него не было никаких идей, и он каждую минуту с болезненным нетерпением ждал, когда Гермиона тоже скажет ему, что с нее достаточно. Что она уходит.
Много вечеров они провели, почти не разговаривая, и Гермиона начала чаще доставать портрет Финеаса Найджелуса и ставить его на стул, как будто он мог заполнить пустующее место, которое осталось после ухода Рона. Несмотря на прежнее заявление, что ноги его здесь больше не будет, Финеас Найджелус не смог устоять против возможности узнать, что собирается делать Поттер, и согласился появляться с завязанными глазами раз в несколько дней. Гарри даже радовался его визитам – он был какой-никакой, а компанией, несмотря на все свое ехидство и язвительность. Они смаковали каждую новость из Хогвартса, хотя Финеас не был идеальным осведомителем. Он уважал Снейпа, первого директора-cлизеринца с тех пор, как сам Найджелус управлял школой, и ребятам приходилось быть осторожными, чтобы не критиковать Снейпа или не задавать про него слишком дерзкие вопросы, иначе Финеас тотчас исчезал с картины.
Тем не менее, некоторые отрывочные сведения он сообщил. Оказалось, что Снейп постоянно сталкивается с глухим сопротивлением со стороны основной части учеников. Джинни была отстранена от походов в Хогсмид. Снейп восстановил старый декрет Амбридж о запрете собраний из трех или более студентов и создания неофициальных студенческих обществ. Из этого Гарри сделал вывод, что Джинни, возможно, вместе с Невиллом и Луной изо всех сил старались возродить Армию Дамблдора. Из-за этих скудных вестей желание Гарри увидеть Джинни было таким сильным, что он чувствовал себя больным. Но они заставляли его вспоминать и Рона, и Дамблдора, и Хогвартс, по которому он скучал почти так же горячо, как по бывшей девушке. Слушая рассказы Финеаса о репрессиях Снейпа, Гарри на долю секунды загорался безумной идеей просто отправиться в школу и присоединиться к противникам снейповского режима: в такие моменты самым горячим его желанием было нормально поесть, поспать на мягкой кровати и переложить свою ответственность на кого-нибудь другого. Но потом он вспоминал, что он - "Нежелательный номер 1", что за его голову назначена награда в десять тысяч галеонов, и что появляться сейчас в Хогвартсе так же опасно, как в Министерстве Магии. На самом деле, Найджелус время от времени нечаянно напоминал об этом обстоятельстве, задавая наводящие вопросы о местонахождении Гарри и Гермионы. Каждый раз при этом Гермиона запихивала его обратно в сумочку, и после такого бесцеремонного прощания Финеас Найджелус неизменно отказывался появляться в течение следующих нескольких дней.
Погода становилась все холоднее и холоднее. Они не осмеливались задерживаться на одном месте слишком долго. Так что, вместо того, чтобы оставаться на юге Англии, где самой худшей из неприятностей была твердая мерзлая земля, они скитались туда и сюда по стране, бросали вызов горным склонам, где мокрый снег облеплял палатку, пересекали болота, где их настигала ледяная вода, останавливались на крошечном островке посреди шотландского озера, где палатку за ночь наполовину засыпал снег. Рождественские елки уже начали подмигивать им кое-где из окон домов, когда одним вечером Гарри решил снова предложить вариант дальнейших действий, который, как он полагал, единственный оставался у них в запасе. Они только что непривычно хорошо поели: Гермиона под мантией-невидимкой пробралась в супермаркет (при этом добросовестно бросив деньги в открытую кассу при выходе), и Гарри подумал, что ее будет легче убедить на сытый желудок, набитый спагетти «Болоньезе» и консервированными грушами.
Он предусмотрительно предложил несколько часов отдохнуть и не носить хоркрукс, который теперь висел на краю койки.
– Гермиона?
– М-м? – она свернулась на одном из продавленных кресел со «Сказками барда Бидла». Гарри не представлял, что еще она может извлечь из не такой уж длинной книги, но, судя по всему, она все еще ее расшифровывала, потому что Рунический словарь лежал открытым на ручке кресла.
Гарри прочистил горло. Он себя чувствовал точно так же, как несколько лет назад, когда попросил профессора МакГонагалл, можно ли ему пойти в Хогсмид, несмотря на то, что он так и не смог убедить Дурсли подписать разрешение.
– Гермиона, я тут подумал, и…
– Гарри, ты можешь мне помочь кое с чем?
Как видно, она его не слушала. Наклонившись, она протянула ему «Сказки барда Бидла».
– Взгляни на этот символ, – она указала на начало страницы. Под строчкой, которая, по предположению Гарри, была названием сказки (не зная рун, он не мог сказать точно), находилась картинка с чем-то, напоминающим треугольный глаз, зрачок которого был перечеркнут вертикальной линией.
– Я никогда не изучал Древние Руны, Гермиона.
– Я знаю, но это не руна, и ее нет в словаре. Все это время я полагала, что это глаз, но теперь так не думаю! Он выведен чернилами, гляди, кто-то его здесь нарисовал, он не часть книги. Вспомни, ты его раньше не видел?
– Нет… Нет, подожди секунду, – Гарри вгляделся, – это разве не тот же символ, что носил вокруг шеи отец Луны?
– Вот, и я так подумала!
– Значит, это метка Гриндельвальда.
Она уставилась на него, открыв рот.
– Что?!
– Крам мне сказал…
Он пересказал историю, которую услышал на свадьбе от Виктора Крама. Гермиона была поражена.
– Метка Гриндельвальда?!
Она переводила взгляд с Гарри на странный символ и обратно.
– Я никогда не слышала, чтобы у Гриндельвальда была метка. Об этом не упоминалось ни в одном источнике из тех, что я про него читала.
– Ну, как я уже рассказал, Крам утверждал, что видел такой символ на одной из стен в Дурмштранге, а поместил его туда Гриндельвальд.
Она упала обратно в старое кресло и нахмурилась.
– Очень странно. Если это символ из Темной магии, то что он делает в детской книжке?
– Ага, непонятно, – согласился Гарри. – И, надо думать, Скримджер должен был его узнать. В конце концов, он был министром, экспертом в темномагических штучках.
– Я знаю. Может быть, он, как и я, решил, что это глаз. У всех остальных сказок в названиях есть маленькие картинки.
Она замолчала, сосредоточенно изучая странную метку. Гарри снова рискнул:
– Гермиона?
– М-м?
– Я тут подумал. Я… я хочу побывать в Годриковой Лощине.
Она подняла голову, глядя на него рассеянным взглядом, и он решил, что она все еще размышляет о загадочном знаке.
– Да, – сказала она, – да, я тоже об этом думала. Считаю, это необходимо.
– Ты меня слышала? – спросил Гарри.
– Конечно, слышала. Ты хочешь пойти в Годрикову Лощину. Я согласна. Думаю, что мы так и должны поступить. То есть, я не знаю, где еще он может находиться. Это, конечно, рискованно, но чем больше я размышляю, тем больше мне кажется, что он должен быть там.
– Э… Кто – он? – спросил Гарри.
Теперь она выглядела столь же сбитой с толку, как чувствовал себя он.
– Да меч же, Гарри! Дамблдор, должно быть, знал, что ты захочешь туда вернуться, и, кроме того, Годрикова Лощина – это место рождения Годрика Гриффиндора…
– Правда? Гриффиндор родился в Годриковой Лощине?
– Гарри, ты вообще когда-нибудь открывал «Историю магии»?
– Хм… – он улыбнулся, кажется, впервые за месяц: мускулы на лице казались непривычно стянутыми, – я открывал ее, когда покупал, кажется… один раз…
– Ну, поскольку деревня названа в его честь, я думала, ты мог сделать выводы, – сказала Гермиона. Она сейчас была больше похожа на себя прежнюю, чем в последние недели; Гарри показалось, что ещё немного, и она расскажет, как была в библиотеке. – Про нее есть немножко в «Истории магии», подожди секунду…
Она открыла сумочку и, покопавшись в ней некоторое время, достала свой старый учебник «История магии» Батильды Бэгшот. Полистав его, она, наконец, нашла, что искала.
– «После подписания «Международного закона о секретности» в 1689 году, волшебники начали скрываться. Они сформировали свои группы внутри волшебного сообщества, что было, пожалуй, естественным процессом. Некоторые небольшие деревни и села привлекали внимание магических семей, которые объединялись для взаимной поддержки и защиты. Одними из самых значительных приютов для таких союзов были деревни Тинуорт и Верхний Флэгли в Йоркшире и Оттери Сент-Кэтчпоул на южном берегу Англии. Волшебники в них жили бок о бок с магглами, которые либо относились к ним терпимо, либо находились под заклинанием Confundus. Самой знаменитой из этих полумагических общин является, возможно, Годрикова Лощина, деревня на западе страны, где родился великий волшебник Годрик Гриффиндор и где Боумен Райт, маг-кузнец, выковал первый Золотой снитч. На кладбище множество могил, где покоятся члены древних магических семей, и это несомненно оправдывает истории о призраках, которые на протяжение многих веков преследовали маленькую церковь, стоящую рядом». Ни ты, ни твоя семья не упомянуты, – Гермиона закрыла книгу, – потому что профессор Бэгшот не описывала события, произошедшие позже конца девятнадцатого века. Но теперь ты видишь? Годрик Гриффиндор, Годрикова Лощина, меч Гриффиндора, и не считаешь, что Дамблдор ожидал, что ты сам найдешь связь?
– Ох. Ага…
Гарри не хотел признаваться, что вообще не думал о мече Гриффиндора, когда предложил пойти в Годрикову Лощину. Для него ценность деревни заключалась в могилах родителей, в доме, где он едва избежал смерти, и в самой персоне Батильды Бэгшот.
– Помнишь, что рассказала Мюриэл? – спросил он, наконец.
– Кто?
– Ты знаешь, – он поколебался, не желая произносить имя Рона, – двоюродная бабушка Джинни. На свадьбе. Та, которая сказала, что у тебя тощие щиколотки.
– А, – ответила Гермиона. Это был опасный миг: Гарри понял, что она уловила пропущенное имя Рона, и поторопился продолжить:
– Она упомянула, что Батильда Бэгшот все еще живет в Годриковой Лощине.
– Батильда Бэгшот, – пробормотала Гермиона, обводя указательным пальцем выступающие буквы имени Батильды на обложке «Истории магии». – Ну, я полагаю…
Она так громко ахнула, что у Гарри внутри все перевернулось. Он выхватил палочку, оглянувшись на вход, почти ожидая увидеть руку, отбрасывающую откидное полотнище на входе в палатку, но там никого не было.
– Что? – спросил он, наполовину рассержено, наполовину облегченно. – Зачем ты это сделала? Я решил, что ты увидела, по меньшей мере, Упивающегося, который открывает молнию на палатке…
– Гарри, что если меч – у Батильды? Что если Дамблдор доверил его ей?
Гарри обдумал этот вариант. К этому времени Батильда должна быть очень старой и, по словам Мюриэль, еще и «ку-ку». Возможно ли, что Дамблдор мог оставить у нее меч? Если так, то он слишком полагался на удачу. Дамблдор никогда не упоминал, что заменил меч фальшивкой и не так уж распространялся о своей дружбе с Батильдой. Тем не менее, сейчас было не время делиться своими сомнениями по поводу теории Гермионы, поскольку она удивительно согласовывалась с заветным желанием Гарри.
– Точно! Он, должно быть, так и сделал! Итак, мы собираемся отправиться в Годрикову Лощину?
– Да, но мы должны все тщательно обдумать, Гарри, – она села прямо, и Гарри понял, что, перспектива придумать новый план подняла ей настроение, так же как и ему. – Для начала нам надо потренироваться аппарировать вдвоем под мантией-невидимкой. И, наверное, не помешает подучить маскировочные чары, если только ты не думаешь, что мы пройдем всю дорогу, сжавшись под мантией или принимая Оборотное зелье. В этом случае надо у кого-нибудь позаимствовать волосы. На самом деле, я считаю, что лучше поступить именно так: чем сильнее наша маскировка, тем безопаснее…
Гарри позволил ей говорить дальше, кивая и соглашаясь в паузах, но мысли его витали далеко отсюда. В первый раз, с тех пор, как он узнал, что меч в Гринготтсе – подделка, он чувствовал прилив вдохновения.
Он собирался вернуться домой, туда, где у него когда-то была семья. Если бы не Волдеморт, именно в Годриковой Лощине он бы вырос и проводил все школьные каникулы. Он бы мог приглашать друзей в свой дом… У него даже могли быть братья и сестры. И мама испекла бы пирог на его семнадцатилетие. Никогда еще жизнь, которой он лишился, не казалась ему такой реальной, как в тот момент, когда он готовился увидеть дом, который был у него отнят. После того, как Гермиона пошла спать, Гарри бесшумно достал из ее сумочки свой рюкзак, а из него – альбом, давным-давно подаренный Хагридом. Первый раз за несколько месяцев он рассматривал старые фотографии своих родителей, улыбающихся и махающих ему со снимков – все, что у него сейчас от них осталось.
Гарри бы с радостью отправился в Годрикову Лощину на следующий же день, но у Гермионы были другие соображения. Будучи убежденной, что Волдеморт ждет возвращения Гарри в деревню, где погибли его родители, она решительно настаивала на том, что они отбудут, только когда уверятся, что их маскировка совершенна. Так что отъезд состоялся лишь спустя целую неделю, после того как они тайком заполучили волосы у ничего не подозревавших магглов, совершавших рождественские покупки, и попрактиковались в аппарации вдвоем под мантией-невидимкой – только тогда Гермиона, наконец, согласилась, что все готово к путешествию.
Они собирались аппарировать в деревню под покровом сумерек, так что выпили оборотное зелье ближе к вечеру. Гарри превратился в лысеющего маггла средних лет, а Гермиона – в его низенькую и довольно невзрачную жену. Ридикюль, в который были сложены все их пожитки (кроме хоркрукса – его Гарри носил на шее), Гермиона спрятала во внутренний карман своего застегнутого на все пуговицы пальто. Гарри накрыл обоих мантией-невидимкой, и они снова провалились в удушающую темноту.
Гарри открыл глаза. Сердце билось где-то в горле. Они стояли рука об руку на заснеженной тропинке под темно-синим небом, в котором уже начинали слабо мерцать первые ночные звезды. По обеим сторонам от узкой дороги виднелись дома, в окнах которых мигали огни рождественских лампочек. Немного впереди золотой свет фонарей подсказывал, что там находится центр деревни.
– Здесь столько снега! – прошептала Гермиона. – Почему мы не подумали о снеге? После всех наших предосторожностей мы будем оставлять следы! Придется от них избавляться – ты иди вперед, я буду это делать…
Гарри не захотел входить в деревню в виде шуточной театральной лошади, пытаясь закрываться мантией-невидимкой, пока Гермиона заметает следы магией.
– Давай снимем мантию, – сказал он и добавил, когда она испуганно посмотрела на него: – Ой, ну пошли, мы не похожи на себя, и вокруг – никого.
Гарри сунул мантию под куртку, и они беспрепятственно продолжили путь мимо одноэтажных зданий, чувствуя, как холодный воздух покалывает лицо. В любом из их этих домов когда-то могли жить Джеймс и Лили, любой мог принадлежать Батильде. Гарри пристально разглядывал входные двери, заснеженные крыши, крылечки, гадая, вспомнит ли он что-нибудь, но зная в душе, что это невозможно, что ему было меньше года, когда он покинул это место навсегда. Он даже не был уверен, что вообще увидит свой дом – он не знал, что случается, когда умирают люди, защищенные чарами Fidelius. Тут узкая дорога, по которой они шли, свернула налево, к маленькой площади в центре деревни.
Огороженное вокруг разноцветными лампочками, в центре площади стояло нечто, напоминающее военный мемориал, частично скрытый рождественской елью, ветви которой колыхались от ветра. Там же находились несколько магазинов, почтовое отделение, паб и маленькая церковь, ее окна из цветного стекла ярко, словно драгоценные камни, горели с другой стороны площади.
Здесь снег был утоптан: стал плотным и скользким там, где люди примяли его за целый день. Мимо Гарри и Гермионы спешили по своим делам жители деревни, чьи фигуры едва выхватывали из темноты уличные фонари. Они расслышали взрыв смеха и короткий отрывок мелодии, когда дверь паба открылась и закрылась, потом из маленькой церкви полились звуки хорала.
– Гарри, я думаю, сейчас канун Рождества! – сказала Гермиона.
– Правда?
Они не видели газеты уже несколько недель, и Гарри потерял счет дням.
– Я уверена, – ответила Гермиона, не отрывая взгляда от церкви. – Они… они ведь будут там, да? Твои мама с папой? Я вижу позади кладбище.
Гарри почувствовал, как его охватывает дрожь, – даже не нетерпения, а страха. Теперь, оказавшись так близко, он задумался, хочет ли на самом деле все увидеть. Должно быть, Гермиона поняла, что он чувствует, потому что взяла его за руку и в первый раз за сегодня пошла первой, потянув его за собой. Но на полпути через площадь встала как вкопанная.
– Гарри, смотри!
Гермиона показывала на военный мемориал. Когда они проходили мимо, он изменился. Вместо обелиска с выбитыми именами теперь это были три статуи: мужчина со взъерошенными волосами и в очках, женщина с длинными волосами и добрым, милым лицом и маленький мальчик у нее на руках. На их головах пушистыми шапками лежал снег.
Гарри подошел ближе, вглядываясь в лица родителей. Он никогда не думал, что здесь могут быть их статуи… Как странно было видеть себя, изображенным в камне, счастливым ребенком без шрама на лбу…
– Пошли, – сказал Гарри, когда насмотрелся достаточно, и они вновь повернули к церкви. Пересекая дорогу, он обернулся – статуи вновь превратились в обелиск.
Чем ближе они с Гермионой подходили к церкви, тем громче становилось пение. Это заставляло горло Гарри сжиматься, потому что так напоминало о Хогвартсе, о Пивзе, внутри доспехов распевающем грубые пародии на хоралы, о двенадцати рождественских елках в Большом зале, о Дамблдоре и шляпе, которую он достал из хлопушки, о Роне в связанном матерью свитере…
Вход на кладбище закрывала узкая калитка. Гермиона открыла ее, стараясь сделать это как можно тише, и они проскользнули внутрь. На этой стороне скользкой дороги, ведущей к церкви, лежали глубокие нетронутые сугробы. Друзья двинулись через снег в обход здания, держась в тени под сверкающими окнами и оставляя за собой широкие борозды.
Позади церкви ряды заснеженных надгробий высились над бледно-голубым одеялом, раскрашенном искрящимися желтыми, красными и зелеными пятнами там, где на него падал свет из цветных окон. Крепко сжимая ладонью палочку в кармане куртки, Гарри прошагал к ближайшей могиле.
– Посмотри-ка, Эббот! Может быть, это дальний родственник Ханны!
– Говори тише, – взмолилась Гермиона.
Они продвигались все дальше и дальше по кладбищу, оставляя за собой темные следы в снегу, останавливаясь, чтобы вглядеться в слова на старых могильных камнях, то и дело оглядывались украдкой, чтобы удостовериться, что за ними никто не идет.
– Гарри, здесь!
Гермиона стояла через два ряда могил. Ему пришлось пробираться обратно, сердце гулко стучало в груди.
– Это?..
– Нет, но взгляни!
Она указала на темный камень. Гарри наклонился и прочитал на мерзлом, кое-где покрытом лишайником граните имя «Кендра Дамблдор», а чуть ниже даты ее рождения и смерти вторая надпись: «и ее дочь Ариана». Там же была выбита цитата:
Значит, кое-какие сведения Риты Скитер и Мюриэл, были правдивы. Семья Дамблдора действительно жила здесь, и часть ее здесь упокоилась.
Увидеть могилу своими глазами было гораздо тяжелее, чем слышать о ней. Гарри не мог не задуматься, что и он, и Дамблдор тесно связаны с этим кладбищем, и что Альбус должен был ему это рассказать. Однако директор никогда не упоминал об этой связи. Они могли бы навещать это кладбище вместе. На мгновение Гарри представил, как приходит сюда с Дамблдором. Как это сблизило бы их, сколько бы это для него значило. Но видимо, то, что их семьи лежат на одном кладбище рядом друг с другом, было для Дамблдора лишь незначительным совпадением. Возможно, не относящимся к той работе, которую он выбрал для Гарри.
Гермиона смотрела на Гарри, и он был рад, что лицо его скрыто в тени. Он снова прочитал надпись на камне. «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Он не понимал, что означают эти слова. Несомненно, их выбрал Дамблдор, как старший член семьи после того, как его мать умерла.
– Ты уверен, что он никогда не упоминал… – начала Гермиона.
– Да, – коротко ответил Гарри. – Давай продолжим искать.
И он отвернулся, жалея, что увидел это надгробие: он не хотел, чтобы его нетерпеливое волнение смешалось с обидой.
– Здесь! – снова крикнула Гермиона из темноты спустя несколько минут. – Ой, нет, прости! Я думала, тут написано Поттер.
Она терла крошащийся, покрытый мхом камень и хмурилась.
– Гарри, вернись на секунду.
Он не хотел, чтобы его снова отвлекали от главной цели, и, недовольно ворча, пошел обратно через снег.
– Что?
– Взгляни на это!
Могила была необычайно старой, побитой дождями и ветрами, так что Гарри с трудом мог прочесть, что на ней написано. Гермиона показала ему на символ под именем.
– Гарри, это метка из книги!
Он вгляделся в место, на которое она указывала. Камень так потрескался, что было трудно понять, что на нем высечено, однако под практически неразборчивым именем находилось нечто, напоминающее треугольную метку.
– Ага… похоже на то.
Гермиона зажгла палочку и осветила имя на надгробии.
– Тут говорится «Иг»… «Игнотус», я думаю.
– Я продолжу искать своих родителей, ладно? – сказал ей Гарри немного резковато и снова отошел, когда она склонилась над древней могилой.
Тут и там он встречал знакомые по Хогвартсу фамилии, вроде Эббот. Иногда попадались могилы целых поколений магических семей: судя по датам, эти семьи либо вымерли совсем, либо их потомки уехали из Годриковой Лощины. Он шел и шел среди могил, и при виде каждого следующего надгробия чувствовал, как сжимается сердце от опасения и нетерпения.
Тишина и темнота неожиданно стали гораздо глубже. Гарри взволнованно оглянулся по сторонам, подумав о дементорах, и понял, что хоралы смолкли, а голоса прихожан постепенно затихали, когда они стали возвращаться на площадь. Кто-то в церкви выключил свет.
И тут в третий раз из темноты раздался голос Гермионы, резкий и звонкий с расстояния нескольких шагов.
– Гарри, они здесь… прямо здесь.
И по ее тону он понял, что в этот раз это действительно его мать и отец. Он пошел к ней, чувствуя, как на сердце ложится тяжесть, точно такая же, как после смерти Дамблдора, – тяжесть от горя утраты.
Это надгробие стояло всего лишь через два ряда от могилы Кендры и Арианы. Оно было сделано из белого мрамора, как и надгробный камень Дамблдора, и сияло в темноте, поэтому надпись на нем легко читалась. Гарри даже не пришлось вставать на колени или даже придвигаться слишком близко, чтобы разобрать:
Гарри медленно читал эти слова, как будто у него была только одна возможность понять их значение. Последнее предложение он произнес вслух.
– «Последний же враг истребится – смерть», – ему пришла в голову ужасная мысль, заставившая на миг запаниковать. – Это разве не девиз Упивающихся? Почему он здесь?
– Это не значит победить смерть в том смысле, в каком его понимают Упивающиеся, Гарри, – сказала Гермиона. – Это означает, ну… быть выше смерти. Жить после смерти.
Но они не живут, подумал Гарри. Они умерли. Пустые слова не могут скрыть тот факт, что истлевшие останки его родителей лежат под снегом и камнем, равнодушные и безразличные. Прежде чем он смог сдержаться, из глаз его полились слезы, обжигающие и тут же замерзающие на лице, и разве был смысл их стирать или притворяться? Крепко сомкнув губы, он позволил слезам падать и все смотрел на плотный слой снега, скрывавший от его взгляда то, что осталось от Лили и Джеймса. Сейчас превратившееся либо в кости, либо в прах, которые не знают и которых не волнует, что их сын стоит рядом, что его сердце все еще бьется, что он еще жив благодаря их жертве, хоть в этот момент ему почти хочется упокоиться тут же под снегом рядом с ними.
Гермиона снова взяла его за руку и крепко сжала. Он не мог на нее посмотреть, но ответил на пожатие, дыша глубоко и резко, стараясь успокоиться, восстановить самообладание. Он должен был что-нибудь им принести, но даже об этом не подумал, а все растения на кладбище были замерзшими и голыми. Но тут Гермиона подняла палочку, очертила в воздухе круг, и перед ней появился венок морозника. Гарри его поймал и положил на могилу родителей.
Поднявшись, он тут же захотел уйти с кладбища. Ему казалось, что он не выдержит здесь больше ни секунды. Гарри обнял Гермиону за плечи, она обвила рукой его талию, и в тишине они повернулись и зашагали прочь по снежным сугробам, мимо матери и сестры Дамблдора, обратно к чернеющей вдали церкви и невидимой в темноте узкой калитке.
![]() |
Обсудить главу вы можете в этой теме |
<< Предыдущая глава | Оглавление | Следующая глава >> |